Но cui bono?
[145] Снобизм у этих беспросветно глупых и весьма почтенных семей совсем не того рода, который мы задались целью разоблачить. Бык есть бык — объемистая, неуклюжая, толстобокая, мычащая, чавкающая говядина. Он задумчиво жует жвачку, как велит ему природа, истребляет положенное ему количество брюквы и жмыхов, до тех пор пока не настанет для него пора уйти с пастбища, освободив место другим зычно мычащим и толстобоким животным. Быть может, мы не питаем уважения к быку. Мы скорее терпим его. Сноб, дорогая моя, есть та лягушка, которая возмечтала сравняться с быком. Забросаем же камнями это глупое животное, чтобы оно опомнилось.
Вот перед вами мой несчастный друг Понто, добродушный, любезный английский джентльмен, не слишком умный, но и не дурак, — любящий портвейн, свое семейство, сельские удовольствия и сельское хозяйство, гостеприимный, имеющий такой уютный наследственный домик, какого только можно пожелать, и годовой доход в тысячу фунтов. Доход не ахти какой, но entre nous, можно прожить и на меньшую сумму и даже не бедствовать.
Возьмем, например, хоть того же доктора, которого миссис Понто не удостаивает визитом: этот человек растит чудесное семейство и любим всеми бедняками на много миль в округе; он дарит им портвейн для укрепления здоровья и пользует их бесплатно. А как эти люди могут жить на свои жалкие средства — просто уму непостижимо, по словам миссис Понто.
Или есть еще пастор, доктор Кризостом, — миссис Понто говорит, будто они поссорились из-за его еретических воззрений, однако мне намекнули, что вовсе не из-за того, — миссис Кризостом будто бы больше уважают у Хобаков; сколько пастор получает с прихода, вы можете в любой день узнать из «Церковного справочника», но сколько он раздает, вы не знаете.
Это признает даже его преподобие Фасоль, в чьих глазах стихарь доктора Кризостома — еретическая мерзость; да и сам Фасоль на свой лад повинуется долгу пастыря и оделяет людей не только душеспасительными книжечками и беседами, но и деньгами из собственного кармана. Кстати сказать, так как он сын лорда, то миссис Понто крайне желательно, чтобы он женился на той из ее дочек, которую не выберет лорд Геральдон.
Так вот, хотя доходов у Понто почти столько же, сколько у трех этих достойных людей вместе взятых, о сударыня, если бы вы видели, в какой нужде живет этот бедняга! Какой арендатор может рассчитывать на его снисходительность? Какой бедняк может надеяться на его щедрость?
— Хозяин такой человек — лучше не бывает, — говорит честный Страйпс, — а когда мы с ним были в полку, так и щедрей его не было. Ну, а хозяйка до того прижимистая, я только дивлюсь, чем у нас барышни живы.
Живы они тем, что у них самая лучшая гувернантка и самые лучшие учителя, и платья им шьет собственная модистка леди Карабас, и братец у них ездит на охоту с лордами; и тем, что в «Миртах и Лаврах» бывают только первые фамилии графства, а миссис Понто считает себя образцовой женой и матерью и одним из чудес света именно потому, что на тысячу фунтов в год развела весь этот снобизм, и скряжничает, и лицемерит.
Какое это было неизъяснимое удовольствие, сударыня, когда Страйпс погрузил мой портплед в старую коляску и отвез меня (поскольку беднягу Понто схватил ишиас) в Гатлбери, в гостиницу «Герб Карабасов», где мы и простились. В общем зале собралось несколько вояжеров: один толковал о делах своей фирмы, другой — насчет обеда, третий — про дорожные гостиницы, разговор не слишком возвышенный, но простой и дельный, ничуть не глупее разговора провинциальных дворян, и, о боже, насколько же это приятнее было слушать, чем фокусы мисс Уирт на фортепианах или жеманную болтовню миссис Понто о высшем свете и первых фамилиях графства!
Глава XXXIX
Снобиум коллекциум
(Собрание снобов)
Замечая, какое сильное впечатление эти очерки производят на образованную публику, я начинаю крепко надеяться, что в скором времени у нас в газетах появится Отдел снобов, такой же, как ныне существующие отделы полицейской и судебной хроники и придворных известий. Когда на свете происходит нечто вопиющее — драка с переломом костей или нарушение закона о бедных, — кто вопиет об этом так красноречиво, как «Таймс»? А ежели случится какое-нибудь грубейшее проявление снобизма, почему бы возмущенному журналисту не привлечь внимание общества и к этому преступлению?
Вот, например, как оценить с точки зрения снобизма удивительный случай с графом Мангельвурцелем и его братом? Не говоря уже о грубости, взаимном запугивании, хвастовстве, полной безграмотности, взаимных обвинениях и опровержениях, о вызовах, отводах и отречениях, изобилующих в братской распре, — оставив в стороне все то, что касается лишь данного вельможи и его родича, к личным делам которых мы не имеем никакого отношения, подумаем только, до чего развращенным, до чего подлым и подхалимским, словом, до чего же снобистским должно быть все графство, если оно не могло найти себе лучших главарей или лидеров, чем эти два джентльмена. «Чтобы человек представлял нас в парламенте, — как бы говорит это великое графство, — нам не требуется, чтобы он умел писать грамотно или чтоб он выражался вежливо, как подобает христианину, чтобы вел себя пристойно, не требуется даже обыкновенного здравого смысла. Нам требуется только, чтоб его рекомендовал граф Мангельвурцельширский. А от самого графа Мангельвурцельширского нам требуется только, чтобы он имел пятьдесят тысяч годового дохода и устраивал псовые охоты». О вы, гордость всей Снобландии! О вы, низкопоклонники и подхалимы, откровенные лакеи и паразиты!
Но мы становимся слишком свирепы; не будем забывать о простой вежливости и о том шутливом и чувствительном тоне, в котором мы доселе вели беседу с любезным нашим читателем. Так вот, снобизмом насквозь проникнуты и маленький общественный фарс, и большая государственная комедия, и к ним пристегнута одна и та же мораль.
Например, в газетах была напечатана заметка об одной молодой особе, которая, будучи введена в заблуждение гадалкой, взяла и отправилась в Индию и даже проделала часть пути (кажется, доехала до Бэгниг-Уэлза) в погоне за обещанным ей мужем. Неужели вы думаете, что эта простая душа бросила бы свою лавочку ради мужчины ниже себя рангом или ради кого-нибудь ниже душки-капитана в красном мундире с эполетами? Снобизм и тщеславие ввели ее в заблуждение и сделали жертвой мошенницы-гадалки.
Второй случай произошел с мадемуазель де Согреню, «интересной молодой француженкой с черными как смоль кудрями», которая жила бесплатно на полном пансионе в Госпорте, потом ее перевезли в Фэрем, тоже даром; и там, отдыхая на кровати доброй старушки, которая приютила ее, эта милая девушка, улучив минутку, распорола матрас, украла копилку и сбежала с ней в Лондон. Чем вы объясните удивительное благодушие, проявленное к интересной молодой француженке? Неужели ее кудрями и прелестным личиком? Что вы! Да разве дамы любят себе подобных за миловидные личики и черные кудри? Она назвалась родственницей лорда де Согреню; рассказывала про ее светлость, свою тетушку, и про себя, как члена семьи де Согреню. Простаки-хозяева и гости пансиона сразу пали к ее ногам. Добрые, честные, простодушные, любящие лордов дети Снобландии!
