– Знаю, конечно.
– Все ты знаешь. И про водную осаду тоже знаешь. Я, наверное, глупо выгляжу, рассказывая тебе это все.
– Нет. Мне очень интересно. Во-первых, я уже многое забыл. Про осаду Такамацу знаю, что она была, и была водная. И что оттуда Хасиба Хидэёси бегал в Киото. Так что рассказывай. Тем более – я уверен, что эта история тебя впечатлила не просто так.
– О… да ты детектив, Ёситада. Ладно, слушай дальше. Так вот. Эта Обезьяна вот чего придумала. Отправить гонца с письмом на лодке к самому Симидзу Мунэхару. И предложить ему самому сдать крепость и совершить сэппуку перед войском Хидэёси, в обмен на то, что с Мори будет заключен мир и им вернут часть уже захваченных у них земель. А то Мори его отдавать не хотят, а Ода Нобунага сейчас придет, и все – всем кирдык. И тот согласился. Только попросил прислать ему сначала сакэ и еды, а то они тут голодают, а прощальную вечеринку организовать хочется. И Хидэёси им все это прямо в крепость прислал.
Официантка как раз принесла виски и лед.
– И нам прислали, – обрадовался Сандер, откупоривая бутылку. – Теперь я наливаю.
– Ты на самом интересном месте остановился.
– А, ну да. Так вот. Наутро Симидзу Мунэхару сел в лодку, выплыл на середину озера, чтобы его хорошо было видно, станцевал красивый танец, спел песню и сделал сэппуку при большом скоплении народа. Шоу удалось: говорят, все плакали и в лагере Мори, и в лагере Хидэёси. Короче, чудные вы люди, японцы. Предлагаю выпить за этого благородного человека и верного вассала! – Сандер поднял стакан.
Они молча выпили. И Ёситада нарушил это молчание первым:
– Ладно. Отличная история. Так к чему ты мне ее рассказал?
– Тебя не проведешь. Хорошо, гляди. – Сандер вытащил телефон и открыл картину, которую, похоже, заранее приготовил. И повернул экраном к Ёситаде. – Во.
Это была японская гравюра с изображением человека в фиолетовых одеждах, танцующего с веером в лодке.
– Это, надо полагать, Симидзу Мунэхару? Я такой гравюры не видел.
– Да, он. Да ты посмотри на его одежду – что видишь? Герб. Он такой же, как на моем кинжале! Может быть, он принадлежал Симидзу?
Ёситада вздохнул и развел руками:
– Я же тебе говорил, что этот узор очень популярный. Он вполне мог быть гербом рода Симидзу и еще двух десятков родов. И этот танто эпохи Эдо. Он никак не мог принадлежать Симидзу Мунэхару. Так что, Сандер, из тебя детектив не вышел.
– Ха! – Сандер усмехнулся и опять начал тыкать в телефон. Повернув его к Ёситаде, он с победоносной ухмылкой изрек: – Читай.
Ёситада нахмурился и прищурил глаза:
– Тома… Томай Ш… Ши-ми-за. Томай Шимиза? Что это?
– Это список пленных японцев, умерших в лагере. Я его сфотал. «Шимиза» это ведь «Симидзу», так? И не надо мне говорить, что фамилия тоже распространенная. Ты лучше вот что скажи: у того Симидзу Мунэхару были потомки?
– … не знаю, но это можно узнать. Да, но…
– Так, никаких но. – Сандер выставил вперед ладонь. – Это зацепка? Да или нет?
– Ну… да, хорошо, это зацепка. И ты прав: пока у нас нет больше ничего. Но мы все-таки можем обратиться на телевидение…
– Пока не будем. Мне нравится эта версия, и я буду прорабатывать ее. И ты еще главное забыл. Призрак. Которого я на фортах видел. Никогда не страдал галлюцинациями.
– Танто с моном. История водной осады четырехсотлетней давности и запись в старом журнале. Отлично, господин детектив.
– А вот не смейся мне тут. Раз уж речь зашла о призраках четырехсотлетней давности. Давай, рассказывай, о своих духах предков. Зря я, что ли, все это читал? И сидел тут, как на экзамене?
– Да, – Ёситада постучал пальцами по столу, – ты прав. Чего тянуть? Ученые института, принадлежащего моему дедушке, распечатали на биопринтере Токугаву Иэясу. С ним я и встречался в тот день, когда ты прилетел. Так что я уже не знаю, во что мне верить. – Ёситада огляделся по сторонам. У него внезапно случился острый приступ дежавю.
…Глаза не открывались. Он сделал еще одну попытку разлепить веки – безуспешно. А если попробовать поднять руку? Нет. Тоже не выходит. Тело полностью неподвижно. Может быть, ему повезло и он все-таки умер? А что, вполне возможно… Сколько может выдержать истощенное тело, даже если его кормят через зонд? Он не знал, как это – умирать, да и откуда бы ему это знать? Он же не помнил своих многочисленных смертей. Но знал, что все равно смерть принесет облегчение. Пусть и не слишком долгое. И, возможно, подарит еще двадцать лет без страха.
Белое сияющее пятно. Что это?.. А, это же лампа на потолке! Похоже, глаза открылись. Он попробовал пошевелить пальцами – и услышал тихий скребущийся звук ногтей по простыне. И медленно повернул голову, фокусируя взгляд. Так и есть – ремни. Он пристегнут к кровати полностью: и руки, и ноги, и все остальное тело. Только голова без фиксатора. Катетер в вене. Не полагаются на ремни, значит. Интересно, на чем его держат? На нейролептиках? Слишком ясное у него сознание сейчас и не тошнит. Да какая разница? Важно сейчас то, что ничего не изменилось с того часа, когда он последний раз приходил в сознание. И пытался задохнуться, засунув себе в горло простыню. М-да… так себе была идея. Что ж, кнопка вызова медсестры должна быть под левой рукой, вмонтирована в стену. Отлично, есть. Он вывернул кисть руки, пытаясь непослушными пальцами нажать кнопку, но они настолько ослабели, что только скользили по поверхности.
Довольно серьезный недостаток конструкции – надо будет указать на него. Что если пациенту, вышедшему из комы, например, понадобится настоящая помощь? И этот пациент тоже окажется из числа тех, кто способен засунуть себе в рот более мягкую резиновую грушу или обмотать шею шнуром? Психически больной ребенок, например, аутист. И опять же – в кому очень часто впадают после попыток суицида. Он надавил еще раз, постаравшись это сделать всей ладонью. И, кажется, кнопка поддалась. Он расслабил руку, которая уже заболела от напряжения, и прикрыл глаза. Итак. Надо сосредоточиться. Надо вспомнить свое имя, они его точно будут спрашивать. Настоящее имя, данное ему при рождении. Нужно обязательно соглашаться пить воду. И есть самостоятельно. Сейчас от этой мысли противно, но он точно знает, что стоит перебороть себя несколько раз и его организм вспомнит, как это делается. Сразу его не отстегнут – не доверяют. Ничего. Капля камень точит, так? Но не это сейчас главное, совсем не это. Да где же медсестра? Должна была бы добежать, неужели спит на дежурстве?
Щелчок и негромкий писк включившегося динамика:
– Добрый вечер, господин Хаяки. Как вы себя чувствуете?
Хаяки… это имя. Запомнить. Хаяки.
– П-позвони-те брату…
Слова даются с трудом, язык высох и почти не шевелится. Поняла ли его эта женщина?
– По… звоните. Срочно… брату, слышите? По… нимаете?
– Да, конечно. Срочно позвонить вашему брату, так?
