– Накормите его. И дайте теплую одежду.
Почему именно здесь и сейчас Киёмаса вспомнил об этом человеке? Так ярко и явственно, словно он еще вчера был самоуверенным юнцом, думающим, что для победы достаточно только силы и ярости? Потому что здесь, в тех местах, где прошли его детство и юность, воспоминания особенно сильны? О людях, которые были его учителями в бою, в жизни, в совершенствовании духа? И как тут ни вспомнить того, кто научил его по-настоящему понимать и чувствовать свою стихию? Дав ему то, что не успел дать покинувший их слишком рано наставник Такэнака Хамбэй?
Рассвет отразился в прозрачной голубизне клинка. Удар. Шаг назад, поворот. День за днем, год за годом, движения так же просты и привычны, как шаг или бег. Должны быть просты и привычны…
…Еще шаг назад. Удар. Нет, не так, разворот, снова удар. Палка касается столба с негромким стуком. Снова в стойку.
– Хорошее дело. Без ежедневных тренировок слабеют душа и тело. И нельзя отдыхать даже во время осады. Или в плену. Особенно, когда тебе восемнадцать.
– Мне уже почти двадцать. – Киёмаса сбился со счета и опустил палку. Судя по всему, это была брошенная сломанная стойка от походного тента.
– Подожди. Сейчас тебе принесут боккэн
[48].
– Спасибо, не нужно, – Киёмаса буквально выплюнул эти слова и снова отвернулся, сосредотачиваясь.
– Я тебя не спрашивал. Пока ты в моем лагере – приказы отдаю я. Когда ты возьмешь меня в плен, тогда и будешь распоряжаться.
Подбежал мальчик (тот же или другой?) и протянул ему деревянный меч.
– Пойдем со мной.
– Куда?
– На тренировочную площадку. На то, как ты держишь меч, я не могу смотреть без боли в сердце.
Сидеть было больно. Очень больно, а еще больше – обидно. К боли Киёмаса привык еще в самом начале своего пути воина, но сейчас он уже давно не был ребенком, а господин Кобаякава выпорол его, как щенка. Будто нарочно он раз за разом наносил тяжелые хлесткие удары по бедрам и ягодицам. И это при том, что Киёмаса ни разу не поворачивался к нему спиной!
– Ты слишком длинный. И сам себе мешаешь. Твои длинные руки – твоим же длинным ногам. – Кобаякава Такакагэ сам налил чай в его чашку, отправив жестом из шатра мальчишку-косё
[49].
Что же, Киёмаса уже и так находился на самом дне омута позора, чтобы скорбеть о своей отбитой заднице, поэтому он просто взял предложенную чашку и поднес к губам.
Вода в чашке закипела.
Киёмаса сдвинул брови к переносице и отвел руки в стороны. Нет, он не покажет, что ему горячо и больно!
Над чашкой поднялся столб пара, и вода из нее забила ключом, поднялась и выплеснулась прямо ему на ноги. Киёмаса медленно поставил чашку на столик и уставился на «гостеприимного» хозяина шатра взглядом, полным ярости.
– Больно?
– Да! – с вызовом ответил Киёмаса.
– Правильно. Кипяток на ноги – всегда больно, даже через плотную ткань. Вода закипела, и до того, как она на тебя пролилась, у тебя было три секунды. Почему ты ничего не сделал?
Не отвечать было нельзя – он помнил.
– Потому что дурак, – выдохнул он.
– Нет. Потому что ты медленно соображаешь. И именно поэтому ты мне и проиграл. Что нужно было делать, когда погас огонь? Орать от восторга? Отвечай. Быстро.
Киёмаса замер всего на мгновение, а потом выпалил:
– Заморозить водяные стены! – Слезы чуть не хлынули у него из глаз от обиды на себя и свою глупость. Но… этот человек… – Почему, почему вы мне объясняете мои ошибки?! Я ваш враг!
– Сегодня враг – завтра союзник. Вечером вассал – а с утра сидишь на месте господина. Такое уж нынче время, – усмехнулся в усы Кобаякава, опять наливая в чашку чай и протягивая ее Киёмасе. – Используй силу для того, чтобы выпить этот чай.
– Силу? Но… я же не могу этого сделать.
– Като Киёмаса, ты говоришь, что тебе почти двадцать. Нельзя быть настолько наивным. Ты всерьез думаешь, что моему брату больше нечего делать, как ходить за тобой по пятам?
– Вашему… брату?..
– Да, Киккава Мотохару. Слышал?
– Да… конечно. Киккава и Кобаякава. Вас и называют Две Реки. Это он лишил меня силы?
– Да. И не смотри на меня с таким ужасом. Во время боя все равно узнаешь секреты вражеской стратегии, так? Ты уже давно свободен. Так что давай, бери чашку.
Киёмаса взял.
– А вы не беспокоитесь, что я могу напасть на вас?
– Конечно, нет, ты же не дурак. Видишь ли, я могу сколько угодно раздавать тебе советы, потому что разница между нами такая же, как между водой в этой чашке и в реке, что шумит у тебя за спиной. И именно это я тебе сейчас и покажу.
Вода в чашке вновь забила ключом. Киёмаса сосредоточился, ощутил знакомое покалывание, чашка с треском разлетелась вдребезги, а на колени Киёмасе упал кусочек льда. Что же, это было куда приятнее кипятка.
– Ты меня плохо расслышал? Задание было выпить этот чай.
– Выпить?.. – Киёмаса посмотрел на собеседника недоуменно.
– Да. Ты что думал, тренировка была там, на поле, с палками? Нет. Она только начинается.
Киёмаса так и не понял, не узнал ответа на вопрос, почему этот человек стал его учить. Его, чужого воина, мальчишку без роду и племени. Учил так, как отец учит своего сына, все свое свободное время занимая тренировками с ним. А ведь шла война. Война с его господином! А Киёмаса, как щенок, ходил хвостом за вражеским генералом и смотрел на него влюбленными глазами. И с губ не раз было готово сорваться слово «наставник».
Но это было бы уже слишком.
«Сегодня враг – завтра союзник. Вечером вассал – а утром сидишь на месте господина».
Может ли быть так, что Кобаякава Такакагэ уже в то время понимал то, о чем не догадывался Киёмаса? Ведь Акэти Мицухидэ ожидал поддержки от Мори. А до событий в храме Хонно оставались считаные месяцы. Никому не известно, когда Акэти пришла в голову его отвратительная идея. Что, если тот, чья рука, по сути, и управляла кланом Мори, уже тогда знал, что скоро мир изменится? И тогда, когда Киёмаса, стараясь скрывать плещущую из него гордость, пригубил наконец чашу с чаем нужной температуры, может быть, именно в тот миг Кобаякава Такакагэ сделал свой выбор в этой игре? И Мори поддержали не Акэти. А Хасибу Хидэёси.
А Киёмаса обрел хорошего друга. Если, конечно, можно было назвать дружбой это почти религиозное поклонение.
Наверняка бедняга младший Асано смотрел на генерала Като Киёмасу такими же восторженными глазами. И так же мечтал биться с ним плечом к плечу.
