– Я, – раздалось из темноты, и под свет фонаря из кустов выбрался Хидэёси.
Киёмаса чуть не выронил копье. Волосы его господина сверкали золотом в лучах фонарей. И от этого казалось, что от его головы идет золотое свечение. Как будто солнце освещало его.
– Ваша голо… господин?… – Киёмаса замер, потрясенный.
– А ты кого ожидал тут увидеть, Киёмаса? Его светлость Оду Нобунагу? Я ужасно замерз и так хочу есть, что готов слопать целое рисовое поле.
– Вы? Вы позвали Токугаву Иэясу? Но… как?
– Очень просто. Позвонил ему. У тебя в телефоне есть его номер. Так и подписано – «Токугава Иэясу», ничего сложного. Ты думаешь, я не знаю испанские цифры? Да я их первый при дворе господина Оды выучил!
– Хидэёси действительно позвонил мне, Киёмаса. У тебя в телефоне стоит такая штука, по которой я легко тебя могу найти. Извини, – Иэясу развел руками.
– Господин Хидэёси. Хотя бы. Но уже спасибо, что не Обезьяна, – Хидэёси ткнул кулаком Иэясу в бок, – и у меня тоже такая про-грамма есть. Вот так. Мы ее скачали.
– Нет, но… господин, – Киёмаса недоумевал, – я не про то… Почему? Почему вы позвали Токугаву Иэясу?
Киёмаса и правда был потрясен до глубины души. Его мир, и без того изрядно пошатнувшийся, сейчас был просто вывернут наизнанку.
– Сейчас я объясню. Потому что ты на самом деле не понимаешь. Ты этому тануки меч по рукоять в бочину загнал – а ему хоть бы что. И не говори, что не понял. Все ты понял, Киёмаса. Только ты дурак, а я нет. И поэтому сделал выводы, – Хидэёси поднял вверх указательный палец. – Ведь если он так легко излечивает раны на теле, то, может, его свет способен и раны на душе исцелить? Тем более – я видел однажды… кое-что. Давно это было. Но я не люблю играть в угадайку. Поэтому позвонил и спросил прямо: можешь или нет. И оказалось – он не знает. Но готов попробовать. Так, Иэясу?
– Все так, – Иэясу кивнул. – После этого звонка я поспешил сюда. И успел вовремя. Но стоило позвонить мне раньше.
– А это уже мне решать, когда тебе звонить, Иэясу. – Хидэёси вытянул руку вперед и указал на лежащего на траве человека. – Вот что. Верни мне сына и моего Мицунари. И мы в расчете.
– В-ваша светлость… это вы? Это в самом деле… вы?.. – Мицунари, а это действительно был он, поднял голову, и только сейчас Киёмаса заметил, что на нем нет и следа от ран. – Простите… меня…
– За что ты просишь прощения? А? За то, что болван? Так за это у меня полстраны должно ползать в ногах и умолять о прощении. Это моя вина. Бросил вас без присмотра. – Хидэёси наклонился над распростертым телом и провел пальцами по спутанным волосам.
– Тс-с. Все, довольно. Ты просто устал. Опять сидел ночами за своими бумагами и устал. Спи. Спи, мой верный глупый Сакити.
Голова Мицунари опустилась на траву. Глаза закрылись, и он заснул, мгновенно, словно его сморила усталость.
– Он не за то просит прощения, – голос Ёсицугу рванул по ушам Киёмасы, как скрип бамбуковой пилы. – Он просит прощения, что предстал перед господином в таком недостойном виде. Про то, что он дурак, он и так знает.
– Ясно… – Киёмаса почесал голову. – Похоже, я не был тут нужен? Тогда… господин, зачем вот это все?.. – Он поднял копье.
Хидэёси закатил глаза:
– Киёмаса, тебе нужно пить отвар «чертова куста». Чтобы твоя голова работала хоть немного. А что бы случилось, если бы у Иэясу ничего не вышло? Я бы тут один разбирался со взбесившейся лисой?
– И что сейчас с ним? – Киёмаса указал на спящего. – Он что, больше не мононоке?
– Как видишь. В его душе больше нет ненависти ко мне. Она чиста, – ответил Иэясу.
– И я благодарен тебе за это, Иэясу. – Хидэёси наклонил голову.
– Я тоже рад наконец тебя по-настоящему приветствовать, старый друг.
– Меня сейчас стошнит от их любезностей. Киёмаса, ты все еще меня слышишь? – Голос Ёсицугу впивался в разум. Как клещ в тело, мешая разделить всеобщую радость.
Киёмаса молча кивнул.
– Все это ложь, Като. Все, что говорил и говорит тануки. Ты всегда легко поддавался и свету, и тьме. У тебя чистая душа, Киёмаса. Слишком чистая, чтобы жить в этом мире.
– Что?
– С кем ты там разговариваешь, Киёмаса? – Хидэёси посмотрел на него с подозрением.
– Я? Нет… ни с кем. Просто… думаю…
– Тогда не делай этого вслух.
Киёмаса сжал рукой древко копья. Его это немного успокаивало. Но не в этом случае.
– Гёбу, – едва слышно пробурчал он себе под нос, – тебя сейчас кто-нибудь видит, кроме меня?
– Нет. Все испытывают щенячий восторг, потому что находятся под властью силы Иэясу. А Мицунари… искренне верит, что я теперь оставил его. Хотя я был рядом с ним четыреста лет. Если бы он меньше заглядывал в свою душу и больше смотрел по сторонам – он бы заметил это.
– Так что же будет, когда сила Иэясу перестанет на меня действовать? – Киёмаса наклонился и принялся разбирать копье. Скрежет металла глушил его голос.
– Откуда я знаю? – Легкая улыбка скользнула по губам Отани. Тогда, при его жизни, это было невозможным – проказа парализовала мышцы его лица. – Может, ты сопьешься. Или мучимый чувством вины вспорешь себе живот. А может, начнешь убивать направо и налево. Я теперь твое проклятье, но это не я вас убиваю. Это делаете вы. Сами.
– Я надеюсь, ты сдержишь обещание и у тебя найдется для Мицунари новое тело. И хорошо, что он сегодня никого не сожрал. А эта девушка… – Хидэёси осмотрелся, – а где девушка?..
Все завертели головами. Пострадавшей девушки нигде не было.
– Ты видел то, что видел я?.. – Ватару повернулся к Укё, вытянул руку вперед и выкрутил звук на максимум. – И он сказал: «Токугава Иэясу»?
– Да, он так сказал. Именно это. Плохо слышно. Эх, жаль, что они отошли настолько далеко…
– Мунэхару, это не ты только что орал: «Рэй, уходи из активной зоны?» – Ватару покачал головой. – Что он сделал? Этот Токугава Иэясу?
– Мне показалось, что он поил мононоке своей кровью. Но я не буду с уверенностью это утверждать. – Укё снова приложил к глазам бинокль.
Ватару кивнул.
– Или зверь мертв, или Исида Мицунари ушел, оставив человека.
– Что с ним? Дайте, дайте мне посмотреть! – Кимура перегнулась вперед и протянула руку к биноклю. – Пожалуйста! Или хотя бы просто скажите: он жив?
– Похоже на то. По крайней мере, он шевелится и разговаривает. Проклятье. Уже ничего не слышно. Господин Такакагэ, это максимальная громкость?
– Максимальная, – донеслось вдруг со стороны заднего окна, и в него просунулась рука.
Кимура вскрикнула от неожиданности.
– Нет, вы поглядите, – рука пошевелила пальцами, – у меня ноготь сломался, когда я падала, аж до мяса. А теперь, глядите, целенький. – В окно вслед за рукой просунулась голова Рэйко. – Ого, как у вас тут тепло, несмотря на выбитые окна. Господин Такакагэ, позвольте, я сяду вам на колени? Меня уже можно класть вместо льда в виски. – Она открыла дверцу и забралась в салон.
