Обрадованный этим Перовский крепко поцеловал Никифорова и решил идти далее к Ак-Булаку или Чушка-Кулю, поручив первую колонну Молоствову. Однако, как видно, верно в народе говорится: пришла беда — открывай ворота. Накануне выступления Молоствов, напившись кофе у Циолковского, внезапно заболел. Пришлось поручить первую колонну Циолковскому. Решившись, несмотря ни на что, продолжать движение, Перовский отдал приказ, чтобы офицеры кинули в укреплении все, без чего только могут обойтись, дабы по недостатку верблюдов не пришлось кинуть на дороге самое необходимое. Выступление назначено было на середину января.
Расстояние от Эмбенского укрепления до Ак-Булака, около ста шестидесяти километров, пройдено было колоннами почти за пятнадцать дней, несмотря на то что потеря в верблюдах была чрезвычайна и с каждым днем возрастала. Выступив в поход, отряд имел около десяти тысяч четырехсот верблюдов. Из Эмбенского укрепления вышли уже только на восьми тысячах девятистах верблюдах, а на Ак-Булаке (т. е. еще не пройдя и половины пути до Хивы) годных для подъема тяжестей верблюдов оказалось всего пять тысяч сто восемьдесят восемь — предельное число, ибо для перенесения лишь необходимого отряду продовольствия нужно было иметь не менее пяти тысяч верблюдов. А их количество все продолжало убывать. Быть может, именно по результатам этого похода В. И. Даль и определил верблюда как «животное кволое, нежное», которое «любит тепло, гибнет от стужи».
В то же время произошло и еще одно неблагоприятное для отряда событие: служивший в оренбургской пограничной комиссии корнет Айтов еще в ноябре был послан для сбора верблюдов у киргизов, кочующих между низовьем Урала и Ново-Александровским укреплением. Этими верблюдами намеревались поднять продовольствие, долженствовавшее прибыть водою в Ново-Александровское укрепление, и направить животных немедленно к главному отряду, чтобы заменить ими павших и слабых верблюдов. Айтов с собранными пятьюстами тридцати восемью верблюдами уже шел к Эмбенскому укреплению; но 20 января возчики верблюдов из адаевцев, исыкцев и бершевцев, по внушению хивинцев, связали Айтова и повезли в Хиву, а верблюдов возвратили в аулы. Этому событию суждено было сыграть во всей истории весьма значительную роль.
Все овраги, даже самые глубокие, были занесены снегом доверху, так что и отличить их от степи было невозможно, пока туда не проваливались верблюд или фура. Во избежание таких провалов для артиллерии стали устраивать поверх снега настилку понтонных мостов и уже по ней перевозить орудия. В первые четыре дня выступившая вперед колонна из-за буранов прошла всего двадцать километров, бросив на пути множество саней и колесных повозок, которые употреблялись на топливо последующими тремя колоннами. Солдаты терпеливо переносили все лишения, понимая, что начальство бессильно изменить погодные условия. Однако с каждым новым днем колонны все сильнее и сильнее завязали в бескрайней и непроходимой степи.
Казалось бы, предусмотрено было все: продовольствие, верблюды, теплые вещи, порядок следования и т. д. Однако действительность предъявляла все новые и новые требования. Небывалые морозы, метели, небывалое количество снега, постоянно выпадавшего день за днем, сводили на нет все усилия. В результате пропало даже самое обыкновенное преимущество последовательного движения. Ведь если колонны выступают одна за другой, движение последующих должно облегчаться передними, но этого не случилось: снег быстро заметал следы, и дорогу едва можно было отличать по снеговым столбам, специально насыпаемым уральцами, или по брошенным за негодностью верблюдам и их трупам. К тому же если бы не было такого обилия снега, то не было бы и такого падежа верблюдов.
Да и сами бураны оказались более сильными и продолжительными, чем предполагал Перовский со своим штабом. Даже местные киргизы не могли припомнить таких снегопадов в начале зимы. Кормить верблюдов при таких снегопадах и промерзшей земле становилось все труднее, и скоро те начали погибать уже совсем с ужасающей быстротой. Если верблюд падал, он редко вставал вновь. Приходилось то и дело перекладывать груз с павших верблюдов на еще оставшихся, что сильно замедляло продвижение экспедиции и изматывало людей и животных.
Для костра и приготовления пищи каким-то образом нужно было отыскивать под снегом топливо для костров, состоявшее в основном из корней кустарников, выкапываемых из замерзшей земли. Чтобы расстелить войлок для палаток и соорудить коновязи для верблюдов и лошадей, на каждой стоянке приходилось расчищать от снега большие площадки. Солдаты получали возможность немного отдохнуть только к восьмидевяти часам вечера, а к двум-трем часам следующего утра они уже были обязаны встать и вновь двинуться в путь.
Ночуя в войлочных палатках, русские с головы до ног укрывались овчинными полушубками, чтобы не обморозиться, но и тогда дыхание и пот примораживали усы и волосы к меховым воротникам так, что по утрам «требовалось немало времени, чтобы они оттаяли». Тем не менее отряд мужественно продолжал продвигаться вперед. Из-за обильных снегопадов солдатам уже приходилось пробивать путь верблюдам и артиллерии, стоя по грудь в снегу. А снег продолжал идти, температура падала, и страдания все возрастали, беспощадно испытывая силу и стойкость духа русских. В таком холоде невозможно было ни постирать белье, ни умыться. Многие в течение всего похода не только не меняли белье, но даже не снимали верхней одежды. Повсюду кишели паразиты, тела покрывались грязной коркой. Начались болезни.
К концу января стало совершенно ясно, что экспедиция движется навстречу гибели. Уже на первой половине пути из двух тысяч семисот пятидесяти унтеров и рядовых в строю остались тысяча восемьсот пятьдесят шесть, из числа выбывших умерли двести тридцать шесть, и еще сотни оказались настолько слабыми, что не могли нести службу. Верблюды, от которых они так зависели, погибали уже по сто голов в день, погода все ухудшалась, а казачьи разъезды докладывали, что впереди снег еще глубже. Из-за обилия снега искать топливо и фураж становилось практически невозможно, и скорость движения снижалась до нескольких километров в день.
Перовский выехал из Эмбенского укрепления на другой день по выступлении последней колонны, т. е. 29 января 1840 года, и уже не верхом, а в теплом возке. Обогнав все колонны и осмотрев их, он теперь наконец сам убедился, что до Хивы отряду не дойти. Еще до выезда с Эмбы он писал министру иностранных дел: «Опасаюсь, что вынужден буду бросить понтоны, лодки, все повозки». Теперь он видел, что придется бросить не только все запасы, но и саму затею. Командиры колонн единодушно доказывали, что во избежание катастрофы не может быть и речи о продолжении похода, и, объехав войска, Перовский лишь убедился в их правоте.
Для всех наступил момент горького, а для самого генерала унизительного, разочарования. По чистому невезению поход пришелся на самую плохую зиму. В это время в обычные годы на Ак-Булаке в середине февраля появляется уже свежая трава. Но эта зима поражала даже местных степных жителей. Если бы отряд выступил немного раньше, он избежал бы самого пика морозов и благополучно добрался бы до богатых и защищенных хивинских оазисов. Тогда русские не только увидели бы врага, но и навязали ему сражение. Но этого не случилось…
