Старая рана в грудь, полученная Перовским в турецкую войну в 1828 году, разболелась. Отозвался и тот удар огромным поленом в спину, который он получил во время бунта 14 декабря 1825 года на Сенатской площади. Силач, разгибавший подковы, стал хиреть. Лично убедившись в крайнем изнурении и людей, и верблюдов, с которыми если бы и можно было дойти до Хивы, то разве только для того, чтобы попасться еле живыми в руки неприятеля, — Перовский решился наконец отказаться от дальнейшего похода. С тяжелым сердцем подписал он следующий приказ:
«Товарищи! Скоро три месяца, как выступили мы по повелению Государя Императора в поход с упованием на Бога и с твердою решимостью исполнить царскую волю. Почти три месяца сряду боролись мы с неимоверными трудностями, одолевая препятствия, которые встречаем в необычайно жестокую зиму от буранов и непроходимых, небывалых здесь снегов, заваливших путь наш и все корма. Нам не было даже отрады встретить неприятеля, если не упоминать о стычке, показавшей все ничтожество его. Не взирая на все перенесенные труды, люди свежи и бодры, лошади сыты, запасы наши обильны; одно только нам изменило: значительная часть верблюдов наших уже погибла, остальные обессилели, и мы лишены всякой возможности поднять необходимое для остальной части пути продовольствие. Как ни больно отказаться от ожидавшей нас победы, но мы должны возвратиться на сей раз к своим пределам. Там будем ждать новых повелений Государя Императора; в другой раз будем счастливее. Мне утешительно благодарить вас всех за неутомимое усердие, готовность и добрую волю каждого при всех перенесенных трудностях. Всемило-стивейший Государь и Отец наш узнает обо всем».
Отряды стали готовиться к обратному пути.
Из письма Перовского А. Я. Булгакову от 16 февраля 1840 года:
«Акбулак, 650 верст за Оренбургом…
…имея нужду самого себя утешить в нынешнем моем бедствии, я пишу несколько слов к Вам, моему приятелю. Поход не удался вполне… Мы прошли самую трудную половину дороги, и тем не менее я поставлен в необходимость идти назад и отказаться от победы, от более чем вероятного успеха. Верблюды наши не одарены нравственною силой, которая нас поддерживает до крайних пределов возможности; они чрезвычайно отощали, половина их погибла, остальные окончательно не могут выносить вьюка…
Словом, когда мы добрались сюда, сделалось до крайности очевидным, что если мы удалимся от нашего запасного склада еще на несколько переходов, то очутимся в одинаковой невозможности идти вперед и возвращаться назад…
Я не в состоянии передать Вам, что я испытываю и что испытал, подписывая приказ об отступлении. Что можно было предвидеть и припасти для усиленного похода, все было сделано; все лишения перенесены бодро, все препятствия преодолены, и тем не менее поход не удался по обстоятельствам, от которых мог избавить нас один только Бог. Нет такого древнего старика в здешних степях, который помнил бы подобную зиму.
Места, по которым пройти стоило нам такого труда и на которых не только трава, но и кустарник занесены снегом, обыкновенно, в теперешнюю годовую пору, служат убежищем многочисленным аулам: они перекочевывают сюда ради пищи своему скоту… А мы, напротив, не находили здесь ни малейшей травки нашим верблюдам и в продолжение почти целого месяца — ни хворостинки для топлива.
… Предвижу суждения, которым подвергаюсь. Чтобы извинить, чтобы оправдать неудачу, необходима жертва, и этою жертвой мне нельзя не быть. Смиренно преклоняю голову и не стану противоречить толкам… Пусть меня подвергнут следствию и осудят, лишь бы не бросили самого дела…
Таких двух зим, какая выпала мне на долю, не бывает два раза в течение 50 лет, а поход не удался единственно вследствие сильной стужи. Не следует тревожиться и денежною тратою. Деньги, которые ушли на несчастный поход, мною предпринятый, возвратились бы правительству сторицею, если бы он удался. Тут надобно действовать по-английски, тем паче что имеется в виду противодействовать именно англичанам. У них денежный вопрос никогда не служит помехою, и от этого они везде успевают, что бы ни предприняли. У них расчет ведется на столетие, а мы соображаем дневную затрату. Разница несметная!..
Письмо мое беспорядочно. Мысли стынут заодно с чернилами. Через каждые два-три слова грею перо на свечке. Простите. Ермолов был прав: „это понтировка в банк"; но играющий еще не должен считать себя в проигрыше, когда первая карта убита…»
Теперь Перовскому предстояло вывести войска из этой снежной ловушки с наименьшими потерями в живой силе. Говорить о престиже уже не приходилось: второй раз за последние сто с лишним лет военный поход русских на Хиву заканчивался поражением и унижением. Накануне приказа, донося об отступлении военному министру, Перовский писал: «Рассудив, что как в военном, так и в политическом отношениях лучше быть побежденным стихией, чем потерять отряд, не нанеся даже никакого вреда неприятелю, что, жертвуя отрядом, пользы ожидать от этого не должно никакой, я с горестным и сокрушенным сердцем вынужден решиться к отступлению.
Ваше сиятельство, смею надеяться, войдете в положение мое, крайне отчаянное; я вижу ясно перед собою все последствия этого, на сей раз неудачного предприятия; подвергаю себя безропотно неудовольствию Государя Императора, если в чем-либо буду обвинен, но я не нахожу средств преодолеть враждебных отношений стихии…»
Император Николай I собственноручно написал на донесении: «Жаль… очень жаль, — но покориться воле Божией должно, и безропотно».
Обратный путь колонн был несколько успешнее: протоптанные при движении к Ак-Булаку тропы не были еще совсем занесены снегом, верблюдам легче было идти, и этот путь совершен был в десять дней. Притом верблюдов поддерживали на пути мукой, сухарями и овсом, которые все равно приходилось бы бросать на пути. Пришлось также употребить на топливо последние разборные лодки, настилку понтонов, веревки, канаты и проч. Только 21 февраля отряд перенес необычайно сильный буран.
Весь март и апрель люди и верблюды упорно продолжали путь, и лишь к маю, почти пять месяцев спустя после едва ли не триумфального выхода, последняя из колонн с трудом добралась до Оренбурга. Только тут катастрофа стала окончательно очевидной. Из пяти тысяч двухсот солдат и офицеров погибли более тысячи человек. Из девяти тысяч четырехсот верблюдов, сопровождавших войско в начале похода, живыми вернулись менее полутора тысяч.
Сорокапятилетний генерал Перовский вступил в Оренбург 13 апреля совершенно седым.
Вот таким оказалось в реальности расстояние, которое на мелких английских картах накрывалось толщиной одного пальца. Ландкартный аргумент обернулся для нас второй хивинской трагедией. Никого из русских рабов не освободили, туркестанские бандиты остались безнаказанными, хан, которого планировалось свергнуть, все так же прочно восседал на своем троне. При этом на глазах всего мира за Амударьей англичане успешно и с большим профессионализмом провели весьма схожую операцию. Это не могло не вызвать у нас досады, особенно, если учитывать, что военная кампания России на Кавказе, и это ни для кого не являлось секретом, также была весьма далека от успеха.
