Англичане торжествовали: им удалось одержать несколько дипломатических побед, заставив отозвать Симонича, расстроить союз России с Персией и ссадить с престола нового друга России, афганского эмира Дост-Мухаммеда! Но верхом торжества было то, что именно в то время, когда русские войска бесславно гибли в снегах киргизских степей и отступали с полдороги, — английские войска наслаждались всеми благами цивилизации на зимних квартирах в завоеванном Афганистане! Престиж России пал. Престиж Англии возрос до зенита. Когда-то выгнанный из Кабула Бернс теперь жил там как восточный набоб. Излишне говорить о том, как ликовала при известии об этой тройной неудаче антирусская пресса в Британии и в Европе.
Санкт-петербургские же газеты со своей стороны, стараясь оправдать хивинскую авантюру, укоряли иностранную прессу за ее позицию и обвиняли издателей в лицемерии. Пресса писала, что англичане оккупировали всю Индию, большую часть Бирмы, мыс Доброй Надежды, Гибралтар, Мальту, а теперь и Афганистан на гораздо меньших основаниях, что французы аннексировали весь Алжир под сомнительным предлогом оскорбления французского консула его мусульманским правителем. «Вина алжирского бея совершенно незначительна по сравнению с виной хивинских ханов. В течение многих лет они испытывали терпение России своим предательством, оскорбительными поступками, грабежами и содержанием в неволе и рабстве тысяч подданных русского царя», — утверждал официальный отчет о походе в Хиву. Относительно же неудачи самого похода авторы отчета выражали надежду, что он, в конце концов, продемонстрирует всему миру «всю трудность идеи завоевания этого региона» и раз и навсегда положит конец «превратным толкованиям» русской политики на Востоке.
Однако никто не хочет видеть того, чего видеть не хочет.
К тому времени взаимные подозрения и непонимание зашли уже слишком далеко. Относительно же этого похода лишь немногие в Индии и Великобритании готовы были согласиться, что к такому опрометчивому шагу Санкт-Петербург в значительной степени подтолкнуло вторжение Великобритании в Афганистан. Антирусская пропаганда была в полном разгаре. Британские путешественники, возвращавшиеся из России, утверждали, что Николай I совершенно явно стремится к мировому господству. Роберт Бреммер в опубликованной в 1839 году книге «Путешествия в глубь России» открыто предупреждал, что царь лишь выжидает подходящего момента для удара. «Можно даже не сомневаться в том, что он сделает это, едва только удастся прибрать к рукам Польшу, победить черкесов и успокоить раздоры внутри страны», — заявлял он. Другой британский корреспондент, Томас Райке, в 1839 году тоже стремился привлечь внимание к угрозе быстро растущей военной и политической мощи России и даже предсказывал скорую войну между Россией и Британией.
Никакого отпора подобным взглядам в Британии не давалось. Известный французский путешественник маркиз де Кюстин, посетивший Россию в том же злосчастном 1839 году, вернулся с аналогичными предчувствиями относительно намерений Санкт-Петербурга.
В своей книге «Россия в 1839 году», которую еще и сегодня цитируют на Западе, он писал: «Честолюбие неудержимое, безграничное, такое честолюбие, какое может зародиться только в душе угнетенного и питаться только несчастием целой нации, бродит в сердце русского народа. Эта нация, по существу завоевательная, жадная вследствие лишений, заранее искупает унизительным подчинением на родине надежду на тираническое господство над чужими…
Россия видит в Европе добычу, которая рано или поздно достанется ей, благодаря нашим раздорам… „Европа, — говорят в Петербурге, — вступает на путь, по которому шла Польша; она ослабляет себя пустым либерализмом, тогда как мы остаемся мощными именно потому, что мы не свободны; потерпим под игом, — мы заставим других поплатиться за наш позор…“
План, разоблаченный мною, может представиться химерическим рассеянному взору; его признает истинным всякий, кто вникал в ход европейских дел и секреты кабинетов за последние двадцать лет».
Такое же чувство обреченности во многом разделяла и британская пресса. «Таймс» в статье, написанной незадолго до краха хивинского похода, заявляла: «Русские едва ли уже не захватили почти все северные государства Средней Азии… Они владеют значительной частью той внутренней торговли, которая некогда придала Самарканду, а ныне Бухаре важнейшее коммерческое значение, и… преодолев обширные участки ужасной пустыни, они готовятся, если еще не готовы… бросить свои вооруженные орды на наиболее плодородные районы Индустана». Газета обвиняла Пальмерстона в том, что, своевременно не дав твердого отпора подобным замыслам, он тем самым поощрял их.
Впрочем, несмотря на треволнения и нападки, все верили, что в случае неизбежного столкновения британская армия все равно победит. Весть о том, что русские потерпели серьезную неудачу в попытке захватить Хиву и вынуждены вернуться к тому, с чего начинали, прессу ничуть не успокоили. Несмотря на настойчивые уверения Санкт-Петербурга в том, что Россия не собирается повторять поход и в любом случае после достижения поставленных целей войска были бы выведены, никто в Британии уже не сомневался в неизбежности новой и значительно большей экспедиции, которая выступит в поход в более удачное время года.
Влился в ряды русофобов и прежде славившийся сдержанностью влиятельный журнал «Форейн Куотерли Ревю»; теперь он тоже предупреждал читателей о «чрезвычайной опасности» Санкт-Петербурга, и не только для Азии, но и для Европы. «Безмолвное и тем еще более страшное распространение России во всех направлениях, — заявлял он, — теперь вполне очевидно, и мы не знаем ни одной европейской или азиатской державы, в которую она не замышляла бы вторгнуться. Бедная Турция уже едва ли не является ее собственностью, так же как и Греция. Черкесия еще держится, но скоро и она, если ей не помочь, разделит судьбу Польши. Персия уже покорена, очевидно, следующими на очереди стоят Индия и Китай. Пруссии и Австрии тоже следует смотреть в оба, и даже Франция находится под пристальным вниманием России, с надеждой ожидающей конвульсий непопулярной Орлеанской династии, дабы протолкнуть своего кандидата на трон, кого-нибудь вроде принца Луи Наполеона».
Итак, что там ландкартный аргумент. Каким-то загадочным образом даже неудачи России вызывали в Европе лишь еще большие опасения…
Новый Шекспир
Что он Гекубе? Что ему Гекуба?
Шекспир. Гамлет
Несмотря на неудачный исход Хивинской экспедиции, она все же принесла кое-какие плоды, и дело здесь не только в произведенном ей на хивинского владыку впечатлении. Хан Аллакул начал всерьез помышлять о средствах умилостивить Россию. К этому его побудило множество причин, немаловажной из которых было прекращение прямых торговых сношений с Россией, в результате задержания в 1836 году в Оренбурге хивинских купцов, возвращавшихся с Нижегородской (Макарьевской) ярмарки. Это явилось ответной мерой оренбургского генерал-губернатора Перовского на постоянные грабежи и нападения хивинцев на мирное население приграничных районов. Прекращение прямых торговых сношений с Россией вынуждало хивинцев прибегать к посредству бухарских и кокандских купцов. В результате такой практики русские товары доставались хивинцам через Бухару почти по удвоенной цене, а хивинские — подешевели почти вдвое. Однако непосредственным толчком к началу подобного примирения стало известие о полном разгроме высланного навстречу русской экспедиции отряда. Для выяснения возможных путей примирения с Россией хан велел привести к себе содержавшегося, как пленник, в тюрьме, захваченного киргизами корнета Айтова. Теперь он принял его как гостя и стал советоваться с ним о способах примирения с Россией. В это время несчастная экспедиция на своем обратном пути застряла на Эмбе, чтобы сплавить по воде больных, дать поправиться измученным, съесть запасы и набрать еще верблюдов для обратного движения. Хивинцы же думали, что русский отряд просто набирается сил и, выждав погоду, не сегодня завтра вновь двинется на Хиву.
