«Его Величество поразила резкость моих слов, — отмечал Шекспир, — и он отдал министру приказ таким тоном, что тот вздрогнул». Далее он заявил, что каждый задерживающий русского раба будет предан смерти. На следующий день мне передали дополнительно еще семнадцать русских, причем некоторые были еще в цепях. Таким образом, оставалось еще четверо, и наконец, всего лишь один. Староста селения, в котором держали последнего русского, сам пришел к Шекспиру и на Коране поклялся, что тот умер. Но отец несчастного, тоже бывший раб, настаивал, что его сына просто насильственно удерживают в неволе. В конце концов, после тщательно проведенного в селении обыска, русского нашли в погребе под амбаром.
И вот через два месяца после прибытия в Хиву, 15 августа, отряд Шекспира был готов двинуться в пятисоткилометровый путь через пустыню к Ново-Александровску. Помимо четырехсот шестнадцати освобожденных рабов Шекспира сопровождал выделенный ханом вооруженный эскорт. Лейтенант никоим образом не хотел увидеть, как рабы снова попадут в руки не признающих никаких законов туркмен, несмотря на то что хан издал фирман, по которому захват русских в рабство наказывался смертью. При выезде из Хивы караван представлял собой необыкновенное зрелище. «Местность была настолько открытой, что верблюды инстинктивно жались друг к другу, — писал Шекспир, — дети и женщины, сидевшие на их спинах в корзинах, пели и смеялись, а мужчины с трудом, но упорно шли вперед — и все считали те немногие дни, которые оставались до встречи с соотечественниками».
Как только караван приблизился к Ново-Александровску, Шекспир выслал вперед одного из бывших рабов с написанным по-английски письмом, чтобы предупредить коменданта. Сначала гонца приняли весьма подозрительно, так как опасались ловушки. Кроме того, они не совсем поняли письмо Шекспира, ибо известие об освобождении ханом всех русских рабов было, как отмечал английский офицер, «слишком невероятным, чтобы ему можно было просто поверить». Русскому гарнизону понадобился целый вечер, чтобы разобраться со своими подозрениями. Однако этот страх перед предательством был свойственен не одним только русским.
Едва отряд приблизился к крепости на семь километров, хивинский конвой и погонщики верблюдов отказались двигаться дальше, опасаясь попасть в плен. Они утверждали, что и так уже превысили инструкции хана, слишком далеко проводив караван. Но до крепости было еще достаточно далеко, и маленькие дети не могли пройти этот путь, а многие взрослые не могли унести на себе захваченное с собой имущество. В конце концов запуганные погонщики согласились выделить двадцать животных на последний этап пути, но сами остались дожидаться их возвращения на безопасном расстоянии.
Но вот, наконец, рабы достигли Ново-Александровска. Эта встреча, отмечал Шекспир, представляла собой необычайно запоминающуюся картину. «Почтенный комендант был преисполнен благодарности», — записал он. Он даже дал Шекспиру официальную расписку за спасенных рабов, в которой нацарапал: «Все они единодушно выражают вам свою благодарность как отцу и благодетелю». В тот вечер в письме к сестре Шекспир с торжеством отметил, что в пути «не потерял ни одной лошади и ни единого верблюда». На следующий вечер русские устроили в его честь прием, на котором пили за здоровье королевы Виктории и царя Николая, а также за здоровье их английского гостя…
До Оренбурга отряд добирался сначала на трех нанятых судах вдоль берега, а потом по суше. Там Шекспир сбрил бороду, переоделся в европейский костюм и был тепло принят генералом Перовским, который выразил ему искреннюю благодарность и велел немедленно освободить шестьсот хивинцев, содержавшихся в Оренбурге и Астрахани. Получив возможность ходить повсюду, Шекспир внимательно осматривался, пытаясь обнаружить какие-либо признаки подготовки нового русского похода на Хиву. К его облегчению, он ничего не нашел, хотя русские, несомненно, позаботились о том, чтобы за время своего пребывания в Оренбурге англичанин увидел как можно меньше.
Третьего ноября 1840 года, через полгода после отъезда из Герата, Шекспир, следуя по пути в Лондон, прибыл в Санкт-Петербург. Там он удостоился официальной аудиенции царя, который формально поблагодарил его за освобождение столь большого числа русских подданных из рук захватчиков-язычников, предпринятое им с немалым риском для жизни. Хопкирк пишет: «Но на самом деле царь пришел в бешенство от поступка молодого английского офицера, о котором его никто не просил, но слава о котором прогремит теперь на весь мир. Освобождение рабов, как и надеялось высокое британское начальство, весьма эффективно лишило Санкт-Петербург предлога для предприятия нового похода на Хиву. А ведь многими английскими и русскими стратегами именно эта столица рассматривалась как один из краеугольных камней пути в Индию…
Однако что бы именно русские ни чувствовали и, возможно, чувствуют до сих пор по поводу успехов Шекспира, начальство в Лондоне и Калькутте было восхищено его блестящим ходом, выбившим оружие из рук русского царя. В Лондоне лейтенанта ожидал восторженный прием, подобный тому, что восемь лет назад был оказан Александру Бернсу. Еще не достигнув тридцати, Шекспир был возведен в рыцари и отмечен ликующей королевой Викторией, которая, несмотря на свой юный возраст — ей был тогда 21 год, — уже проявляла все признаки русофобии. Более же осторожный Эбботт, проложивший дорогу Шекспиру, получил тогда гораздо более скромное признание. Награды нашли его позднее…
Разумеется, все русские историки, начиная от дореволюционных и заканчивая советскими, игнорировали роль Эбботта и Шекспира в освобождении хивинских рабов. Их освобождение приписывали исключительно растущему страху хана перед русской военной мощью и его испугом при известии о первом походе, а самих Эбботта и Шекспира называли английскими шпионами, направленными в Азию в рамках гигантского плана установления британского владычества за счет задуманного ослабления влияния России».
Не будем сейчас вступать в полемику и отвлекаться от темы нашего изложения еще дальше. Хотя разве не странно, что сам Шекспир ни разу даже не упоминает о нашем корнете Айтове. Вряд ли возможна такая ситуация, чтобы два представителя двух разных стран одновременно в разных концах сада составляли один и тот же список одних и тех же рабов. Да и как ловкий Шекспир, не знавший русского языка, так запросто общался там с русскими невольниками крестьянами, совершенно явно не знавшими никаких европейских языков? Но… ограничимся признанием факта, что под давлением обстоятельств и при посредстве английской стороны, хотя и преследовавшей в этой игре свои цели, в результате неудавшейся русской экспедиции хан Аллакул освободил из рабства четыреста шестнадцать наших соотечественников, что в любом случае явилось прекрасным достижением.
Взамен наших пленных отпущены были в Хиву задержанные с 1836 года хивинские купцы, все со своими товарами, а многие сверх того и с пособием от казны. С хивинским караваном отправились и несколько наших купцов, которые дружелюбно были приняты в Хиве. Для окончательного же установления добрососедских отношений с Хивой русская сторона потребовала принятия в Хиву русского посольства, на что хан также вскоре изъявил согласие. Кстати говоря, на следующий год посланные в Хиву тот же Айтов с Никифоровым смогли добиться от Аллакула освобождения еще и персидских рабов. Причем не преследуя при этом никаких политических целей и не трубя об этом на весь свет…
