Вскоре и в самом деле два лидера мятежников, занимавших первые строчки в списке Конолли, погибли при весьма таинственных обстоятельствах, и тут же начались требования наград. В первом случае человек уверял, что лично застрелил одного из вожаков, тогда как другой опровергал его, настаивая, будто лично задушил смутьяна во сне. Мохан Лал не поверил никому и деньги не выплатил, сославшись на то, что награда была обещана за головы, а голов убитых они не представили. Но гибель двух мятежных лидеров не принесла осажденному гарнизону существенного облегчения. Внезапная брешь в рядах руководителей не ослабила решимости восставших и не разобщила их. Более того, вскоре разнеслась весть, что Мухаммед Акбар Хан, любимый сын сосланного Дост-Мухаммеда, уже едет из Туркестана возглавить настоящее восстание против англичан и их марионеточного правителя. Пламенный принц-воин поклялся свергнуть шаха Шуджу, этого пособника неверных, изгнать британцев и вновь посадить на трон отца.
А тем временем в лагере дела шли все хуже: отовсюду поступали сообщения о захвате мятежниками отдаленных английских постов, о крупных потерях, в том числе и о полностью вырезанном полке гуркхов, и о раненом «герое Герата» майоре Элдреде Поттинджере. В тот год жестокая афганская зима началась гораздо раньше, чем обычно, и провиант, вода, лекарства, а с ними и моральный дух солдат быстро пошли на убыль. Отваги у гарнизона хватило лишь на одну крупную вылазку, но завершилась она оскорбительным поражением и паническим бегством английских и индийских подразделений на исходные позиции. Кэй вынужден был назвать эту акцию «постыдной и пагубной». А произошло это 23 ноября, после того как афганцы вдруг вкатили на вершину господствующего над английскими позициями холма два орудия и начали обстреливать из них переполненный лагерь.
Даже генерал Элфинстон, до сих пор расходовавший гораздо больше энергии на ссоры с Макнотоном, чем на борьбу с врагом, не смог отмолчаться и приказал отнюдь не изъявлявшему энтузиазма командиру бригады атаковать орудия сводным отрядом пехоты и кавалерии. Двадцать пятого ноября 1841 года бригада Шелтона начала бой, имея силы весьма значительные: около четырех эскадронов кавалерии, семнадцать рот пехоты и два орудия с авангардом из солдат 44-го полка королевской пехоты. Успешно заняв холм и заставив замолчать орудия, отряд взялся и за захваченный врагом кишлак Бемару, лежавший у подножия холма — но тут дела пошли совсем по-иному.
Вопреки давнему и непреложному правилу использования пушек только парами, командир приказал взять одно девятифунтовое орудие. Возможно, он сделал это из стремления обеспечить большую мобильность, но этот приказ обернулся крахом. Сначала крупная картечь действительно нанесла афганцам, захватившим кишлак, значительный урон, но скоро орудие начало перегреваться и вышло из строя как раз в тот момент, когда в нем была наибольшая нужда. В результате атаку пришлось прекратить и от кишлака отойти, а тем временем афганские командиры послали на помощь товарищам, подвергшимся сильному натиску, большой конный отряд и множество пехоты. Заметив опасность, командир бригады перестроил свою пехоту в два каре, сосредоточив в середине конницу, и стал ждать нападения, уверенный, что тактика, обеспечивавшая успех при Ватерлоо, не подведет и здесь.
Но афганцы не стали нападать, а открыли интенсивный огонь из своих длинноствольных фитильных ружей или джезейлей по плотно скученным английским каре издали. Через минуту солдаты, оказавшиеся в своих ярко-алых мундирах отличными мишенями, поняли, что их короткоствольные английские мушкеты бессильны: пули не долетали до цели. В таких ситуациях пехоту всегда выручала артиллерия, выкашивавшая бреши в рядах противника, а конница доделывала остальное. Однако, как записал Кэй, «проклятие Господне пало на этих несчастных», — их единственная девятифунтовка все еще не остыла, и использовать ее без риска взрыва было немыслимо. А тем временем солдаты падали и падали под пулями афганских стрелков.
Более того, к ужасу наблюдавших за боем из расположенного далеко внизу лагеря, крупный отряд афганцев начал подбираться к ничего не подозревавшим англичанам по оврагу с тыла. Мгновением позже афганцы выскочили и с дикими криками бросились в атаку, британцы дрогнули и побежали. Командир бригады приказал горнистам трубить сигнал «Стой» и сам лично схватился с врагом, проявив замечательную храбрость. Бегство остановили, офицеры сформировали сомкнутый строй и при поддержке кавалерии повели солдат в штыковую. Враг был остановлен, наконец-то заговорила девятифунтовая пушка, и афганцы, понеся тяжелые потери, были все-таки отброшены с холма.
Однако британцы торжествовали недолго, поскольку афганцы, быстро усваивая их уроки, тут же сосредоточили огонь своих джизейлей на артиллеристах. Стрелять из орудия стало практически невозможно. Одновременно, оставаясь вне досягаемости огня британских мушкетов, они продолжали и методичный расстрел потрепанного отряда, повергая солдат в смятение. Наконец очередная группа афганцев снова незаметно подобралась по оврагу и неожиданно с тыла с дикими криками и длинными кинжалами накинулась на солдат, в то время как с фронта поддерживался плотный непрерывный огонь с почти невидимых за камнями позиций. Этого английские и индийские части не выдержали. Они пустились в беспорядочное бегство и укрылись в лагере, очистив холм и оставив на неизбежную гибель раненых.
«Беспорядочное бегство британских войск было полным, — писал Кэй. — Пехота и кавалерия, европейские и туземные солдаты одной огромной смешанной массой неслись в лагерь». Попытки генерала Элфинстона и штабных офицеров, наблюдавших за сражением с британских позиций, сплотить их и повернуть назад ни к чему не привели. Солдаты потеряли все: и мужество, и дисциплину, не говоря уже о трех сотнях убитых и брошенных товарищей. Как бесстрастно отметил Кэй, «они забыли, что они британские солдаты». Афганцы преследовали отступающих на такой дистанции, что использовать орудия из лагеря было невозможно без риска поразить своих. Если бы торжествующий враг продолжил преследование, писал Кэй далее, то он ворвался бы в лагерь и вырезал весь гарнизон. Но каким-то чудом, вероятно, следуя приказам своих командиров, афганцы остановились и отошли. «Они, казалось, сами были удивлены своим успехом, — отметил один молодой офицер, — и, искалечив по своей ужасной привычке оставленные на холме тела, вернулись с ликующими воплями в город». Эти бои за холмы при селении Бемару получили название «бемарийских качелей».
На следующий день афганцы неожиданно для англичан предложили перемирие. К тому времени к восставшим уже присоединился встреченный восторженными криками Мухаммед Акбар Хан. Он привел с собой трехтысячное войско, и теперь силы мятежников насчитывали около тридцати тысяч пехоты и кавалерии, таким образом, превосходя английские войска приблизительно в семь раз. Несомненно, располагая таким подавляющим преимуществом, Акбар мог в отместку за низвержение отца поголовно истребить весь гарнизон, но, поскольку Дост-Мухаммеда англичане все еще надежно стерегли в Индии, принц понимал, что действовать следует осторожно.
Макнотон со своей стороны также прекрасно понимал, что во избежание истребления или голодной смерти гарнизона следует вступить с афганцами в переговоры. Однако до начала переговоров он потребовал от Элфинстона письменного заявления, в военном смысле объявляющего их положение безнадежным, даже несмотря на то что до прибытия подкреплений из Кандагара оставались считаные дни. Наместник все еще питал надежду на спасение собственной карьеры и стремился переложить всю вину за их трудности на профнепригодность Элфинстона и трусость солдат.
