Дождавшись темноты, англичане на этот раз сумели оторваться от противника, но ненадолго. В очередном узком проходе, в Джагдалакском ущелье, сложили головы почти все высшие британские офицеры: Анкетиль, Чемберс, адъютант Эльфинстона — майор Тэн, командир конной артиллерии капитан Николл и многие другие. Афганцы устроили там большой завал, намереваясь стрельбой из-за камней заставить отряд остановиться. Однако, не ожидая, что англичане выступят ночью, они оставили этот завал без присмотра. Солдаты голыми руками начали разбирать камни, и тогда афганцы атаковали их с тыла. «Произошло ужасное смятение, и всякой дисциплине пришел конец», — писал Брайдон. Теперь каждый был только сам за себя. В темноте Брайдон чутьем понял, что его окружили, но ускакать не успел — его стащили с коня, и какой-то дикарь ударил его длинным, похожим на меч афганским кинжалом. Спасло доктора чудо: не окажись в его фуражке номера «Блэквуд мэгазин», афганец, несомненно, убил бы его. Тем не менее клинок отхватил изрядный лоскут кожи с головы. «Едва не потеряв сознание, я все же смог подняться на колени», — рассказывал Брайдон и, увидев занесенный для следующего удара клинок, успел кончиком сабли отрубить противнику несколько пальцев. Тот бросил клинок и скрылся во тьме, оставив Брайдона в полном одиночестве.
Несмотря на ранение в голову, доктор сумел вскарабкаться по частично разрушенному завалу, не привлекая внимания врагов, которые, видимо, устремились преследовать остальных. Спотыкаясь о груды трупов, он наткнулся на смертельно раненного кавалериста. Залитый кровью солдат с простреленной грудью попросил Брайдона взять его пони, пока этого не сделал кто-нибудь другой, и в следующее же мгновение скончался. Глубоко признательный неизвестному благодетелю, Брайдон вскочил на пони и поспешно умчался во тьму, надеясь догнать выживших товарищей.
Здесь надо иметь в виду, что в данном случае речь идет не о пони в нашем понимании, а о лошадях местной породы кадагани. Вот как описывает их доктор русской миссии Яворский: «Цепкий кадагани не знает, что такое трудная и скользкая дорога… для него лишь была бы какая-нибудь трещинка в скале, куда бы он мог поставить копыто. А раз копыто поставлено — нога стоит твердо, словно впилась в скалу. Кадагани знает дорогу и свойства почвы лучше всякого всадника. И ведь что за дрянь лошаденка на вид! Просто глядеть не на что: маленькая, худенькая, горбатая, вислоухая, с побитой спиной! Однако из 10 жеребят выхаживается лишь 2–3 нужных, у которых специально развивается только два аллюра — тропот или переступь и карьер. Зато уж в них они безупречны и развивают скорость до 15 верст в час».
Проскакав на этом пони через Джагдалакское ущелье, Брайдон обнаружил, что пробились всего шестьдесят пять человек: двадцать офицеров и сорок пять солдат, а также конная группа количеством в пятнадцать сабель, к которой и примкнул Брайдон. Всадники решили двигаться вперед в надежде как можно скорее достичь Джелалабада. Остальные заняли лежащее на пути, примерно в сорока километрах от Джелалабада, селение Гандамак. Они понимали, что находятся теперь всего в одном дне пути от британского гарнизона и — спасения. Но, увы, как стало известно впоследствии, вскоре путь им преградили афганцы. Намного уступая в численности неприятелю, солдаты поняли, что их шансы на спасение ничтожны и, располагая только двадцатью ружьями с двумя зарядами на каждый, выстроились в каре, решив дорого продать свои жизни.
Увидев это, афганцы предложили им договориться, уверяя в том, что перемирие окончательно согласовано и что для обеспечения безопасности британцам нужно только сложить оружие. Те, подозревая очередную западню, отказались, тогда афганцы попытались разоружить их силой. Вспыхнул рукопашный бой. Истратив боеприпасы, англичане сражались штыками и саблями. Один офицер, прежде чем пасть, зарубил пятерых афганцев. В плен были взяты только четверо, остальные, в большинстве своем солдаты 44-го пехотного полка, пали в бою.
Тем временем в двенадцати милях восточнее, ничего не зная о судьбе своих товарищей, спешил к Джелалабаду конный отряд. В отряде, помимо Брайдона, оставались три капитана, три младших офицера, еще один доктор и полдюжины нижних чинов. В селении Фаттахабад, всего в двадцати километрах от Джелалабада, им предложили поесть. Смертельно голодные, они согласились и решили немного передохнуть, пока готовят еду. Селение казалось таким мирным, а война — где-то далеко позади… Но пока они отдыхали, тем, кто ждал за раскинувшимися невдалеке холмами, подали тайный знак. Внезапно англичане увидели, что к селению со всех сторон несется множество вооруженных всадников. Они схватили оружие и бросились к лошадям, но на них набросилась часть жителей, а прочие открыли огонь по тем, кто успел вскочить в седло и пуститься вскачь. Вырваться удалось только пятерым, включая Брайдона. Однако очень скоро преследователи настигли и эту горстку. Однако Брайдону вновь чудом удалось ускользнуть, хотя и на этом его испытания еще не закончились. До Джелалабада оставалось почти двадцать километров, и он еще трижды сталкивался с враждебно настроенными афганцами.
Сначала на него напали около двадцати всадников, которые швыряли в него камни и пытались достать своими кинжалами. «С трудом пустив пони в галоп и зажав зубами поводья, я отмахивался саблей направо и налево, пока не прорвался. Кинжалами они достать меня не смогли, но парой камней попали», — записал он. Через несколько миль ему встретилась еще одна группа, в которой оказался афганец, вооруженный джезейлью. Ткнув изможденного пони острием сабли, Брайдон вновь сумел заставить его перейти в галоп. Афганец выстрелил из джезейли едва ли не в упор, пуля перебила клинок и ранила пони в пах навылет. Однако пока афганец перезаряжал ружье, Брайдон умчался.
Добравшись уже до равнины, доктор вновь увидел группу всадников и, подумав, что это английский конный патруль из Джелалабада, свернул в их сторону. Слишком поздно он понял, что это были афганцы. Увидев, как порывисто он разворачивается и пытается уйти, они послали одного человека проверить, кто это. Тот, догадавшись, что перед ним англичанин, хотел зарубить его, но Брайдон сумел отразить удар своим сломанным клинком. Афганец, развернувшись на месте, бросился в новую атаку. «Тогда, пытаясь упредить его, я запустил ему в голову обломком моей сабли», — писал Брайдон. Афганец увернулся, и удар его кинжала пришелся по левой руке доктора, в которой тот держал поводья. Почувствовав, как рука мгновенно онемела, доктор перехватил повод другой рукой. «Должно быть, мой враг подумал, что я собираюсь достать пистолет, поскольку он тут же развернулся и во весь опор бросился прочь», — предположил Брайдон.
Однако пистолет, как с ужасом обнаружил Брайдон, выпал из кобуры, и теперь доктор остался совсем безоружным. Рана в паху пони сильно кровоточила, и надежды на то, что животное продержится долго, не оставалось. Брайдона начали одолевать и собственные раны, усугубленные голодом и нервным истощением, — и впервые за восемь кошмарных дней силы начали оставлять его. «Вся энергия, казалось, покидает меня», — писал он. Доктор испугался, что от полного измождения свалится с седла. Афганцы могли в любой момент напасть снова, и доктор знал, что теперь уже шансов у него нет. «Я стал нервным и пугался теней», — рассказывал он. Но до Джелалабада оказалось ближе, чем он предполагал, — и именно в этот момент его заметил дозорный со стены города…
