Каваньяри в ответном послании вслед за выражением соболезнований по поводу кончины Шер-Али-хана изложил новому эмиру условия окончания войны и вывода британских войск из эмирата. Условия были довольно жесткими и включали передачу эмиром Лондону контроля над афганской внешней политикой, его согласие на размещение британских миссий в Кабуле и в других городах и уступку Британии некоторых территорий, примыкающих к индийской границе, включая Хайберский перевал. Якуб-хан выехал на свидание с лордом Литтоном в Гандамак (примерно на полпути от Кабула к Джелалабаду) и подписал все предъявленные ему условия.
Впрочем, вторжение было приостановлено еще до подписания эмиром выдвинутых условий, ибо из-за жестокого сопротивления местных племен, суровой зимы, болезней и плохого транспорта военная кампания складывалась совсем не так, как предполагали англичане. Начался падеж верблюдов; за четыре месяца их пало до шестидесяти тысяч. В войсках появились признаки голода, поскольку партизаны постоянно разграбляли обозы и транспорты. Случалось, что люди ничего не ели по сорок восемь часов. Приходилось добывать провиант у местных жителей, естественно, применяя силу. Поэтому из южной колонны около семи тысяч человек были возвращены в Индию.
Словом, британское командование уже полагало дальнейшее продвижение весьма нежелательным. С другой стороны, новый эмир прекрасно понимал, что с началом весны взятие англичанами Кабула при поддержке из Индии окажется только вопросом времени, и после бурных и долгих споров согласился на большинство британских требований. Взамен он получил гарантию защиты от нападения русских и не менее жадных соседей-персов. Статья 3 договора предусматривала, что Афганистан должен «вести свои сношения с иностранными государствами в соответствии с советами и пожеланиями английского правительства». Кроме того, в этой же статье указывалось, что оказание помощи эмиру деньгами, оружием и войсками оказывается «таким образом, какой британское правительство признает наиболее полезным для этой цели». Статья 9 отдавала обратно Якуб-хану Кандагар и Джелалабад, но за англичанами оставались округа Куррам, Пишин и Сиби, а также Хайберский и Мичнийский перевалы. Наконец, статья 10 предусматривала выплату эмиру и его наследникам шестисот тысяч рупий в год (шестьдесят тысяч фунтов стерлингов).
Двадцать шестого мая, к возмущению большинства афганцев, это соглашение было подписано в селении Гандамак, где почти сорок лет назад остатки злополучного кабульского гарнизона дали афганцам последний доблестный бой и куда Якуб-хан и его главнокомандующий довольно бестактно прибыли в русских мундирах. Согласно Гандамакскому соглашению, Каваньяри, в награду за успешное ведение переговоров посвященный в рыцари и таким образом получивший необходимый статус для своей новой роли при дворе Якуб-хана, отправлялся в Кабул как первый британский резидент после трагического убийства Александра Бернса и Уильяма Макнотона зимой 1841 года.
Лорд Литтон был восхищен итогами кампании. Жесткие меры дали ожидаемые результаты, включая демонстрацию афганцам подлинной цены обещаний Кауфмана. Теперь русские представители должны были покинуть Кабул. Лондон и Калькутта не скупились на взаимные поздравления, и особенно довольной оказалась королева Виктория, весьма внимательно следившая за среднеазиатскими и индийскими делами; она откровенно радовалась победе над русским царем.
В юности между королевой Викторией и Александром, тогда еще русским наследником, во время визита цесаревича в Лондон, вспыхнула неожиданная симпатия. Им обоим было около двадцати лет, и лишь политические соображения обеих стран помешали Виктории и Александру стать мужем и женой; в конце 1830-х годов противостояние Англии и России как раз набирало полную силу, и уже тогда Британия, спрятав свою юную королеву от русского принца, предпочла дружбе вражду.
После отъезда Александра Николаевича из Лондона королеве Виктории остались на память о нем альбом гравюр с портретами наследника русского престола и овчарка Казбек, считавшаяся вплоть до своей смерти любимицей королевы. Однако все нараставшее противостояние брало свое. Во время восточного кризиса второй половины 1870-х годов Александр отзывался о своем предмете давней любви совершенно непочтительно: «Ах, эта упрямая старая карга!» или: «Ах, опять эта старая английская дура!» Быть может, и в пылу этих событий у Александра II вырвалось что-нибудь подобное.
Впрочем, и в самой Англии соглашение с пользующимися дурной славой вероломными афганцами одобряли далеко не все, многие считали, что эмир подозрительно легко принял британские требования. В Британии еще не забыли предательств и бедствий, которыми «после происков русских» закончилось первое вмешательство британцев в афганские дела. «Они всех убьют», — заявил, услышав о назначении Каваньяри, бывший вице-король Лоуренс. Впрочем, как обычно, такого рода предупреждений среди всеобщей эйфории никто не слышал.
Кавалер креста Виктории генерал Фредерик Робертс, также получивший дворянский титул за успешную кампанию, накануне отъезда миссии в Кабул пригласил сэра Луи Каваньяри на ужин. Впоследствии Робертс рассказывал, что, в отличие от своего гостя, имел тогда серьезные сомнения относительно нынешней миссии в афганской столице. Из суеверных соображений он даже не стал поднимать тост за Каваньяри и его отряд.
«Сердце мое сжалось, когда мы прощались с Каванья-ри, — писал он. — Мы уже совсем было направились в разные стороны, но вдруг одновременно обернулись, еще раз обменялись рукопожатиями и разошлись уже навсегда».
Несмотря на тревогу друзей и коллег, Каваньяри был уверен в своих силах и по собственному почину ограничился скромным эскортом в пятьдесят пехотинцев и двадцать пять кавалеристов из Корпуса разведчиков. Миссия Каваньяри состояла из секретаря Уильяма Дженкинса, военного атташе Уолтера Гамильтона, получившего Крест Виктории за недавнее сражение у одного из перевалов, и врача Амбруаза Келли из Бенгальского медицинского департамента. Кроме того, миссию сопровождало более сотни человек обслуги.
Двадцать четвертого июля 1879 года после нелегкого перехода миссия достигла афганской столицы, где, несмотря на непростую атмосферу, была принята вполне достойно. Прозвучал артиллерийский салют, афганский военный оркестр попытался исполнить «Боже, храни королеву», а Каваньяри проехал по городу на слоне. Затем его вместе со свитой проводили в резиденцию, подготовленную для них в Бала Хиссаре, где еще недавно находилось русское посольство.
В последующие несколько недель все по-прежнему шло неплохо, но потом Каваньяри сообщили, что в Кабул прибыло крупное афганское соединение, закончившее службу в Герате. Солдаты этого соединения, и так уже обозленные трехмесячной задержкой жалованья, обнаружив присутствие в столице британской миссии, пришли в еще большее негодование. Афганские чиновники всерьез советовали Каваньяри и его людям не рисковать и не выходить за стены Бала Хиссара. В столице ждали беспорядков. Несмотря на это, 2 сентября Каваньяри послал сообщение, заканчивавшееся словами: «В Кабульской миссии все в полном порядке».
2
Пятого сентября новоиспеченный дворянин, кавалер Креста Виктории генерал Фредерик Робертс находился в городе Симле, где, как писал Киплинг, «куртизанки обсуждают вопросы, которые считаются глубочайшими тайнами Индийского Совета, и… собираются все помощники помощников агентов половины туземных княжеств». Ранним утром генерала разбудила жена, сообщив, что прибыл посыльный с какой-то срочной телеграммой и не знает, кому можно было бы ее вручить. Робертс разорвал конверт, и бумага чуть не выпала у него из рук. Туземный агент, посланный Каваньяри из Кабула, добрался до границы едва живой и сообщил, что Бала Хиссар атаковали три мятежных афганских полка. Когда гонец покидал Кабул, британцы еще держались. Случилось то, чего боялся Робертс и о чем предупреждал Лоуренс.
