В то время как его британский соперник продолжал исследовать регион перед встречей с правителем Хунзы, Громбчевский со своими казаками двинулся на юг к Ладаку и Кашмиру. Он надеялся получить от британского резидента, который ведал подобными вопросами, разрешение там перезимовать. Янгхасбенд предупредил, что британцы никогда не позволят войти в Ладак российскому офицеру в полной форме и конвою из семи вооруженных казаков. Но это не остановило Громбчевского, который сам привык выбирать свой путь. Однако, несмотря на то что оба расстались весьма расположенными друг к другу, Янгхасбенд, будучи офицером британской колониальной армии, ради обеспечения интересов своей империи считал возможным не останавливаться ни перед чем.
В результате на следующий же день, 11 октября 1889 года, британский офицер посоветовал киргизам показать Громбчевскому «прямой путь» из Шахидулы в Полу, таким образом направив своего «приятеля» по «пути, не имеющему никакого значения, ведущему из никуда в никуда через очень высокие плато и горы, лишенные травы и топлива». На этом пути «в зимнее время ему придется испытать крайние трудности и потери». Это путешествие и в самом деле едва не привело Громбчевского к гибели. Отряд потерял всех своих лошадей и поклажу, а обмороженные и голодные казаки так ослабели, что даже не могли нести винтовки. Им посчастливилось вернуться в Шахидулу живыми, но, как говорили, даже через несколько месяцев Громбчевский все еще ходил на костылях. Сам Громбчевский обвинял в своих неудачах англичан, не давших ему разрешения пройти в Ладак, ничуть не подозревая предательства коллеги.
И вот теперь этот самый Янгхасбенд был послан на Памир наблюдать за действиями русских, где 13 августа 1891 года в пустынной лощине высоко в горах Памира он и встретил, якобы совершенно случайно, другого нашего замечательного игрока — полковника Михаила Ефремовича Ионова.
«Когда я выглянул из палатки, — писал впоследствии Янгхасбенд, — то увидел примерно двадцать казаков с шестью офицерами, которые везли с собой российский флаг». Помимо вновь прибывших и его собственного небольшого отряда, в этом безлюдном месте, расположенном в двухстах километрах к югу от находящейся, по британским представлениям, российской границы и известном местным кочевникам как Боза-и-Гумбез (Могила Бозы, по утверждению местных киргизов — кокандского сборщика податей), никого не было, и англичане подговаривали афганцев занять эти места. Янгхасбенд сразу же послал одного из сопровождавших туда, где в километре от него русские разбили свой лагерь, и пригласил офицеров на завтрак. Те не раздумывая приняли приглашение, поскольку явно хотели узнать цель его прибытия сюда. Вскоре несколько офицеров во главе с усталым полковником Ионовым, кавалером ордена Св. Георгия, подъехали верхами к лагерю Янгхасбенда. Полковник еще издалека приметил красные мундиры; оказалось, что это гуркхи из конвоя Янгхасбенда. Конвой состоял из восемнадцати человек.
Встреча была дружественная, даже праздничная. У англичанина не было водки, чтобы угостить русских, а только привезенное из Кашгара российское же вино. Ионов и не подумал требовать от гостя предъявления пропуска, вполне удовлетворившись его уверением, будто он едет из Кашгара назад в Индию через Вахан.
Янгхасбенд, однако, был удивлен, когда на его простой вопрос: «А вы откуда идете?» — Ионов так же просто ответил:
— А мы ходили за Гиндукуш.
— Разве тут есть дорога? — спросил британец, полагавший хребет фактической границей Британской Индии.
— Есть, и даже две, — ответил Ионов, а затем добавил: — Вы знаете, мы аннексировали Памир.
— Да, я слышал об этом от киргизов, — ответил британец. — Но я был бы вам очень обязан, если бы вы показали мне точно на карте, где, по вашему мнению, должна проходить линия границы, — окончательно осмелев, открыто спросил Янгхасбенд, надеясь сразу же из первых уст узнать то, ради чего его сюда послали.
Ответ русского был предельно ясен. «Он взял карту, — рассказывал Янгхасбенд, — и показал мне отмеченную зеленым обширную область, которая протянулась вплоть до нашего индийского водораздела». Она захватывала многие территории из тех, которые англичане все последнее время предлагали занять Китаю или Афганистану.
«Русские слишком широко раскрыли рот», — подумал британский офицер, а вслух осторожно заметил:
— По-моему, вы хотите слишком многого.
На что полковник рассмеялся и добавил, что это лишь «только начало».
Вот здесь-то с британским капитаном и сыграла злую шутку интрига, тонко разыгранная Громбчевским, уверявшим коллегу, что Британия имеет полное право требовать занятия Памиров китайцами. «Вдалбливая», согласно его же собственным словам, китайским чиновникам мысль, что Памиры принадлежат Китаю, русский исследователь прекрасно знал, что китайцы не выступят против России, как знал и то, что китайцы имеют на эту территорию столько же прав, сколько и киргизы с таджиками. Скорее всего, этим он надеялся сдержать экспансию афганцев и спровоцировать англичан на откровенные действия. И, судя по всему, ему настолько же удалось достигнуть последнего, насколько не удалось достичь первого ввиду полной невоинственности памирских китайцев.
Вот что британец написал отцу после первой встречи с Ионовым: «Я уверен, они делают вид, что являются сильнее, чем есть в действительности… Единственное, на что я искренне надеюсь, так это на то, что наше Правительство не пойдет на создание Пограничной Комиссии. Пусть сколько угодно разглагольствуют в Лондоне, предоставив нам здесь возможность сражаться. Ошибка, совершенная нами на другом отрезке афганской границы, состояла в том, что мы послали на переговоры с русскими джентльменов, ожидая, что и они со своей стороны также направят джентльменов. Но дело в том, что у них нет джентльменов на политической службе, и если мы проявим на этот раз мудрость, мы не дадим нас снова оскорбить, но ответим на их привычку использовать силу, силой. И я уверен, они отступят, если убедятся в серьезности наших намерений…»
Как неожиданно звучит в русле всех изложенных нами событий это сокровенное признание британского офицера — «джентльмена на политической службе». И как замечательно это признание показывает всю надуманность отношений России и Англии в этом столетнем противостоянии. Оказывается, и те, и другие, желая быть джентльменами, на самом деле не оказывались таковыми, но — и вот это является самым главным — лишь до тех пор, пока не встречались друг с другом лицом к лицу…
Русские пробыли в лагере Янгхасбенда не больше часа и уехали, сославшись на то, что им следует заняться обустройством собственного. Однако перед отъездом полковник Ионов пригласил Янгхасбенда пожаловать к ним на обед.
На этот раз англичанину вновь оказали радушный прием, во время которого семь офицеров расселись по-восточному вокруг скатерти, постеленной в центре одной из невысоких русских палаток. Янгхасбенд с удовлетворением отметил, что его собственная палатка, с кроватью, столом и стулом, гораздо больше и удобнее, чем у соперников, но зато признал, что русские не скупятся, когда дело касалось еды.
«Последовал обед, — писал он, — который своим великолепием удивил меня не меньше, чем устройство моего лагеря удивило русских». Были супы и тушеное мясо, «приготовленные так, как это никогда не удается местным индийским слугам», с приправами, соусами и свежими овощами. Последнее казалось Янгхасбенду, находящемуся вдали от своих баз снабжения, невероятной роскошью. Помимо неизбежной водки, были различные вина и даже бренди.
