Секс. Вот о чем он сейчас думал.
Почему бы и нет?
Какой ты, оказывается, пронеслась мыслишка. Примерный, понимающий муж.
И все-таки он чуть прошел вперед – туда, откуда можно было заглянуть в кабину пикапа. Лицо водительницы ему понравилось. Ширококостное, но привлекательное. И даже очень. Макияжем она не пользовалась. Каштановые волосы ниспадали до плеч.
Повернувшись, она уставилась прямо на него.
Глаза – большие, как у оленя. Улыбка – еле заметная, из уголка рта, завлекающая.
Да нет, это ему все кажется. Просто дружеская, ничего более.
Она подмигнула.
Нет, сэр, не просто дружеская.
Монтгомери ухмыльнулся. Простушка, но эффектная. Почему-то временная – временная ли? – неспособность Бекки принять его в сексуальном плане заставляла чувствовать себя кастратом. А эта дамочка могла бы тебя немного встряхнуть…
Нет у тебя яиц, Монти. И никогда не было. Вот в чем твоя проблема. Так когда-то говорил отец, и его голос восстал из закоулков памяти, заполонив голову. Когда отец говорил это, он, само собой, был зол… очень зол на него за то, что Билли Сильвестру сошли с рук издевательства над братиком. Тогда его почему-то не особо это зацепило, но сейчас, когда Монти стал старше (или просто выше ростом?), каждое слово словно налилось ядом, впившись в душу изнутри. Может, папаша был прав? Нет яиц – отсюда все беды.
Да шел бы он, папаша, к черту.
Монтгомери подмигнул в ответ, и она вдруг зарделась.
Такого он не ожидал. Какая странная комбинация – на вид типичная фермерша, но при этом стесняется внимания.
Может, подумал он, неожиданно сконфузившись, ей просто что-то в глаз попало, а мне показалось, что она подмигивает. Вот, блин, ловелас. Опять себя выставил на посмешище.
Тут вернулся Поп со сдачей.
– Ну, Марджори…
Теперь Монтгомери не видел ее лица – только спину Попа и его седую голову.
– …девять долларов и пятнадцать центов твои.
– Спасибо, Поп, – поблагодарила она.
– Да не за что. Заезжай еще.
Она вывела пикап с подъезда к бензоколонке, и Монтгомери проводил ее машину взглядом, гадая, повел ли он себя неправильно. В конце концов, не так это и важно, наверное. Он ведь никогда больше ее не увидит.
– Что для вас, мой юный друг?
Юный друг? Совсем как в фильмах, подумал Монтгомери.
– Для меня – кое-что из магазина, и немножко бензина.
– Немножко бензина будет стоить вам множко денег. Налоги задрали до небес. Кое-кто из местных обвиняет меня – а я тут вообще не при делах. Я что, по-вашему, похож на какого-нибудь вонючего араба? Продаю так дешево, как могу. Сбавлю в цене больше – вылечу в трубу.
– Нет.
– Что – «нет»?
– Нет, вы не похожи на араба.
Поп хохотнул.
– Ну да, понял. Вам, значит, заправить машину? На сколько?
– Полный бак.
Подкатив «гольф» к бензоколонкам, Монтгомери зашел в лавку. Та будто целиком и полностью была вырезана из прошлого и перенесена сюда, в настоящее. Мелочовка и безделушки везде – на гвоздях и полках, по углам, без всякой логики в расстановке и намека на классификацию. Почти каждый товар – в тонком одеянии из пыли. Довольно много реликтов из времен попроще да пораньше: изобилие гелей для волос всяческих марок, среди которых пара-тройка вымерших; зубная паста настолько старая, что почти наверняка – заживо окаменевшая в тюбике; коробка с комиксами, на боку которой читалось: 5 ЦЕНТОВ – БЕРИ НАУГАД! Из кипы журналов только горстка самых верхних отсутствовала.
– Тут всякая интересная старина, Поп. Не возражаете, если я буду так вас звать?
Старик едва появился в дверях, вытирая руки тряпкой.
– Чегось?
– Говорю, у вас много старых товаров. Можно так к вам обращаться – Поп?
– Конечно, зовите меня как угодно, коли зовете на обед. Кстати, машине вашей не так много и нужно, как оказалось.
– Это «Фольксваген-Гольф», они по природе неприхотливые.
– Знаете, ничего личного, но я бы на этих забугорников полагаться не стал.
Монтгомери улыбнулся.
– Так вот, насчет старины…
– А чего насчет нее? Так и есть, скрывать не стану – кой-чего тут уже четверть века пролежало и еще столько же, наверное, пролежит.
Поп прошел за пыльную стойку со стеклянной перегородкой и уселся на стульчик. Монтгомери подошел ближе – посмотреть, что развешано на стене за стеклом. Там были пластиковые наживки в виде мух, почти все выцветшие, а еще – огромная арахисовая карамель в форме колеса в пленке, сделанная навскидку году в 1948-м.
– Рыбачите? – поинтересовался Поп.
– Да, подумывал сегодня либо завтра закинуть удочку.
– Вот. – Поп пошарил под стойкой и достал одну из мух. – Эту попробуйте. Их больше не делают, незнамо почему, но рыба на них клюет, это точно. У меня до сих пор одна такая водится, и я на нее еще ловлю. Вот, берите просто так, задарма.
– Как щедро с вашей стороны.
– Да пустяки. Все равно никто это дерьмо не берет.
– Что ж, – произнес Монтгомери, опуская мушку в карман, – надеюсь, купить вон ту штуку из арахиса тоже никто не решится.
Поп от души посмеялся.
– Я никому и не позволю забрать эту сукину дочь отсюда. О нее зубы сломать – раз плюнуть, а уж если кто в ту дырку в середине хрен рискнет заправить… Ей по годам как мне будет, а я, мой юный друг, динозавров застал.
Монтгомери улыбнулся.
– Вы тут новенький? – спросил Поп.
– Ну, почти… мы с женой тут не навсегда. Просто отдыхаем. Наши друзья, Ева и Дин Бомонты, сосватали нам ненадолго хижину у озера.
– Ага, знаю таких. Почти каждое лето их сюда заносит. Дин – тот еще рыбак.
– Да, у него к рыбалке душа лежит.
– Знаете, скоро здесь останутся одни клятые хижины у озер. Все как одна – городскими сколоченные, что сюда за свежим воздухом прут. Без обид.
– Да какие обиды.
– Вы же из Гэлвистона, как и друзья?
– Оттуда.
– Я слыхал, шматок океана, к которому этот клятый город прилегает, совсем в лужу нефти превратился. Правду говорят?
– Боюсь, что да.
– Черт бы побрал города. Ненавижу эти сучьи помойки. Без обид. Взять хотя бы Хьюстон. Ублюдочное место не так уж далеко от меня. Знаете, сколько там каждый день убийств? Эта зараза расползется, залезет и на нас. В самую клятую дверь скоро постучит.
