– Почему батя и его не пришил? – спросил Лерой.
Мамочка подумала, что вопросец простой, без подвоха, но на деле это было заявленное во всеуслышание разочарование в бедолаге Джимми Тернере.
– Он был в лагере с бойскаутами, когда все случилось. На две недели укатил в горы, Нью-Мехико или Аризону. В глушь, одним словом. Джимми уже тогда себя вел странно, на работе все замечали. Наверное, понимал, что дело идет к худу, и оставил завещание. За два или три месяца до этого несчастного случая.
– Несчастный случай? Черта с два, – хмыкнул Лерой.
– Ну да, сынок, здесь ты, по идее, прав…
– По идее? – переспросил он. – Разве можно назвать убийство или самоубийство «несчастным случаем»?
– По идее, нет, сынок.
Что ж, грозил нежданчик, и Лерой воспринял его ровно так же, как и все неудобства по жизни – в штыки. Пойдя в свою комнату, он дважды погонял шкурку, решив, что нужно сбросить балласт загодя, коль скоро в считаные дни нарисуется сосед. Сама мысль о том, что придется делать интимные дела на глазах у кого-то, пусть даже парня, в перспективе – брата, была противна Лерою. А в школе были отморозки, которым подобное даже нравилось: они собирались и гоняли шкурку кружком. Представив, что какой-то другой пацан видит его причиндал – или, боже упаси, трогает его, – Лерой схватился за живот. Что удивительно: те мудаки из школы не видели в «кружке» ничего дурного; мол, это забавно и ни капельки не смахивает на развлечение педиков. Зато его из-за очков и некрасивой рожи они горазды были называть если не гомиком и педрилой, то додиком, ботаном, четырехглазым.
Лерой лишь в прошлом году кое-как осознал, что причиндал пригоден не только для развлечений с «Клинексом» в руке, но и как-то связан с соответствующими девчачьими особенностями. Связь эту ему не без помощи щеколды на двери раздевалки объяснил один старшеклассник, и открывшиеся подробности повергли Лероя в дрожь: акт показался противоестественным и омерзительным, но не более, чем, скажем, перспектива жить с новым братцем, у которого какие-то свои мысли и взгляды, а возраст такой, когда может проклюнуться желание мериться с кем-то силой. Что будет, если клятый Дрейтон окажется сильнее и поколотит его? Ему уже достались две звучные пощечины от девчонки в школе – прыщавой дуры, причем настолько прыщавой, что на школьном дворе в компании таких же буйно цветущих ублюдков она со своими пятнами йода поверх гнойников казалась беженцем из лепрозория. И ладно бы только это – она еще была слабоумной: один глаз на вас, другой – на Техас, и не могла самостоятельно найти дорогу к клятому школьному автобусу.
И да, те пощечины, что она ему влепила, – Лерой их не заслужил. Просто намекнул, что ее глазной пинг-понг его раздражает, так что пусть она нацепит темные очки или хотя бы пиратскую повязку на глаз. Но это скромное предложение повлекло за собой вспышку неслыханной ярости. Еще хорошо, что он сбежал от нее тогда, иначе пощечинами не обошлось бы – да что там, и об этих шлепках до сих пор шепчутся на переменках. Хуже того, девчонка, которую все потом стали называть Шизоглазой, испив его крови, вошла во вкус и избила кого-то столь же легкомысленного, как Лерой, чуть не до полусмерти.
В общем, случай научил Лероя держать язык за зубами. Теперь он слегонца жался насчет того, что новоявленный братец будет ходить в ту же школку и, услышав от сплетников, что слабоумная девчонка едва не устроила Лерою взбучку, захочет сам размять на нем кулаки. Тогда пиши пропало – кроме «гомика», «додика», «педрилы» и «четырехглазого», уже не говоря о Мальчике-для-Битья-Госпожи-Шизоглазой (это реально обидно!), в список, пополняемый всеми, кому не лень, добавится пара-тройка гнусных прозвищ. Только этого ему до полного счастья не хватало!
Он даже подумал, что лучше сразу броситься на маленького ушлепка и поколотить до состояния фарша, чтобы Дрейтону неповадно было замахиваться на право получать все лучшее. Хотя задумка могла выйти ему, Лерою, боком – поколотили бы его, несмотря на приготовления и заранее спланированную атаку. Потому как, хоть с новоявленным братцем еще предстояло встретиться, одно его имечко указывало на возможные проблемы. Эти старомодные деревенские имена обычно цеплялись на прирожденное хулиганье. Впрочем, Дрейтон был записан в бойскауты – может, в той среде его пообтерли, поубавили пыла. Бойскауту полагается являть собой образец гражданского долга, доброты и нравственности. Поперек положению такого рода ложился хотя бы тот факт, что пара-тройка бойскаутов, которых Лерой знал лично, входили в приснопамятный кружок любителей коллективной дрочки и зачастую проворачивали свои грязные делишки прямо в походах. Душили змея под открытым небом – кем для этого нужно быть!
Но это не важно, важно другое – с хулиганьем-деревенщиной ему будет сложно сладить. Лерой знал это, потому что у него до сих пор перед глазами стояла косая дебилка, отделавшая его так, что дай боженька каждому, а на пару с ней – семилетний кузен Вилли, которого он, будучи девятилеткой, пытался прижать к ногтю. Тот Вилли, который, несмотря на вечно засохшие под носом шматки зеленых соплей, обладал нравом и умишком бультерьера. Подонок в натуральную кусался – шрамы у Лероя до сих пор не сошли. Одно хорошо – ублюдочная мелюзга ходила в другую школу.
В общем, прибытия братца Дрейтона Лерой ждал с камнем на сердце.
* * *
Дрейтон явился пасмурным днем, когда воздух пах дождем, но самого дождя не было – лишь ветер гулял. Лерою наказали принять душ, помыть за ушами и надеть костюм для походов в церковь. Все это он счел полной дичью – вот еще, наряжаться ради какого-то пацана с дурацким именем и без родни! Но чтобы не разгневать маменьку, пришлось исполнить наказ. Вскоре он стоял на крыльце, выжидая.
Родительница так нервничала, будто вот-вот грянет Страшный суд, – бегала из угла в угол и болтала без умолку, словно болтовня могла защитить ее от погоды, становившейся с каждой минутой холоднее задницы копателя колодцев.
На глазах Лероя отцовский «шеви» показался из-за поворота. Подрулив, отец вышел наружу, и через мгновение с задов вылез пацан-коротышка, одним видом переводящий слухи о том, что у бойскаутов есть нижняя планка роста, в разряд небылиц – подобное квазитребование Лерою озвучил местный вербовщик, когда тот загорелся идеей вступить в их ряды. Видел бы он этого гнома! Похоже, тот вербовщик наврал ему с три короба. Поверх штанин на ногах у парня красовались фиксаторы, при себе он имел малых габаритов сумку и вышагивал, как недобитый нацист на военном параде – одну ногу резко выбрасывал вперед, другую переставлял следом, и так далее. Лерой не удивился бы, козырни новоиспеченный родственничек по-военному.
Более ничего примечательного в Дрейтоне не было – стрижка «горшком», волосы цвета свежего навоза, большая голова и очки с уродливыми толстыми линзами. Само лицо парня напрашивалось на плевки жеваной бумагой из трубочки. Несмотря на это, матушка Лероя спустилась с крыльца и прямо бросилась на Дрейтона, схватила его за голову, будто то был баскетбольный мяч, а не голова, поцеловала его в лоб и проворковала:
– Разве ты не милейший ребенок на свете?!
