Кажется, непросто извлечь из этих документов информацию о личности Людовика Святого
[510].
Но все же можно вычленить из совокупности актов те, что затрагивают проблему, предполагающую составление досье или, во всяком случае, преобладание в архиве вопросов, особенно интересных для Людовика Святого, которыми он был, можно сказать, одержим: это вопросы, касающиеся Святой земли и подготовки ко второму крестовому походу — идеи, занимающей особое место в его жизни; вопросы, относящиеся к третейским судам короля и, в частности, его посредничеству между королем Англии и английскими баронами, между баронами и собственным королевством — забота короля-миротворца о том, чтобы разъяснять и подкреплять свои решения; наконец, интерес к своей семье, имеющей для него огромное значение, несмотря на отдельные странности в его действиях человека и государя. Это, можно сказать, отголосок предчувствия новой разлуки с Францией и близкого конца. Как ему хотелось урегулировать нелегкую проблему апанажей своих младших детей, не нанеся при этом ущерба ни их интересам, ни интересам королевства. В эту эпоху, пронизанную моралью и эсхатологией, ему присуща какая-то бюрократическая щепетильность — династическая и монархическая.
Но самое важное нововведение его правления в отношении сохранения королевских актов — учреждение в 1254 году актов Парижского парламента. Регистры, в которых содержатся эти акты, получили в XIV веке название «олимов» (оlim), поскольку регистры начинались словами: «Olim homines de Baiona» («Когда-то люди Байонны…»), и это слово относилось к семи древнейшим регистрам. Дата создания регистров весьма красноречива—1254 год. Это год возвращения Людовика IX из Святой земли, общения после высадки в Провансе с францисканцем Гуго де Динем, который обратил внимание короля на то, что надо быть справедливым; это год «Великого ордонанса» 1254 года, знаменовавшего начало периода нравственного порядка. Это и начало так называемой «увертюры к эре улучшения деятельности парламента». Коренное отличие последнего от ансамбля Королевского совета (Curia regis) в том, что он специализировался по вопросам юстиции.
Конечно, парламент функционировал более или менее независимо от короля. Однако король почти всегда присутствовал на общих заседаниях, проходивших 3–4 раза в год, и возглавлял их в канун или в праздник Пятидесятницы, в день Всех Святых или в день святого Мартина зимнего (11 ноября), на Сретение и на Рождество Девы Марии. Появление этих регистров вполне отвечало сокровенным желаниям Людовика Святого и решительному перелому в его поведении и в политике после возвращения из крестового похода. Это все большее утверждение преобладания королевского правосудия над правосудием сеньоров или прочими (например, городским) посредством процедуры апелляции к парламенту (Апелляционный суд), то есть к королевскому правосудию. Присутствует здесь и момент заметного прогресса в обращении к письменной процедуре. Олимы — это бюрократическое лицо Людовика Святого — вершителя правосудия
[511], закрепление в письменном документе, в зарегистрированной памяти, воли и присутствия короля в этом новом механизме монархического государства. Для осуществления этой функции был необходим континуитет. Первый известный редактор олимов, которым считали «письмоводителя» («greffier») парламента Жана де Монлюсона, исполнял свои обязанности в 1257–1273 годах.
Особое вмешательство короля можно предположить в тех случаях, когда стоят слова de mandato regis («по повелению короля»). Хотя в большинстве случаев королевские служители, особенно бальи, могли принимать решение от имени короля, все же порой заметно различие между quantum ad consilium («по решению совета») и quantum ad regem («по решению короля»). Так, на акте, который имеет отношение к расследованию, проведенному в 1260 году по поводу коня, которого королевские камергеры требовали у аббата Коломба, когда он вступил в свои обязанности, было помечено, что ведение расследования осуществлялось в парламенте quantum ad consilium, но не quantum ad regem, ибо, должно быть, кто-то ему об этом «поведал»
[512]. Особый интерес, с каким относился к этим архивам Людовик Святой, проявился в 1260 году, когда он повелел хранить оригиналы документов в Сокровищнице Сент-Шапели. И здесь также видно, как составляются досье на то, что в какой-то момент привлекает внимание короля. Так, Людовик Святой, который то как будто интересуется делами Лангедока, то безразличен к Южной Франции, повелел собрать в 1269 году в архивах парламента документы, относящиеся к завоеванию Лангедока и, в частности, послания и скрепленные печатями акты, касающиеся старинных фьефов и прав Симона де Монфора.
В конце правления Людовика Святого архивы парламента наполнились новыми документами. Теснота не способствовала порядку, который пыталась, пусть и робко, навести зарождающаяся королевская бюрократия. Например, не было надлежащего разделения между архивами парламента и Сокровищницей хартий. Парламентские документы перемешаны с бумагами Сокровищницы. Людовик Святой уже исчез за архивными документами.
Причиной огромной лакуны в королевских документах Людовика Святого, как и в документах других французских королей, является утрата регистров и бухгалтерских бумаг, погибших во время пожара в Счетной палате в Париже в 1737 году. От правления Людовика Святого осталось всего несколько «красноречивых» отрывков, счетов «отеля» (l’hôtel), то есть комплекса домашних служб государя, на восковых дощечках, например, дощечки, на которых счетовод «отеля» Жан Сарасен делал записи ежедневных расходов «отеля» в период со Сретенья 1256 года до дня Всех Святых 1257 года, то есть на протяжении 638 дней
[513]. Сохранились счета за 1231, 1234, 1238, 1248 и 1267 годы. Выше приводились цифры расходов на свадьбу Людовика Святого в 1234 году и краткие сведения о расходах на крестовый поход. Уцелели также данные, относящиеся к воинской службе;
[514] это главным образом акты ревизий, особенно ревизий 1247 года
[515]. Итак, архивы доносят до нас образ Людовика Святого, который много пишет (то есть повелевает писать), стремится сохранить написанное, но мало считает. Он не живет в окружении цифр. Несомненно, это лишь свидетельство того, что документы королевской бухгалтерии безвозвратно утрачены, ибо монархия в ХIII веке уделяла счету все больше внимания; это, можно сказать, был век арифметики и счета
[516].
