Но сравнение Людовика IX и Иосии, кажется, было находкой его первого биографа, исповедника на протяжении последних двадцати лет его жизни, доминиканца Жоффруа де Болье. Он написал житие Людовика Святого по просьбе Папы Григория X, который уже тогда, между 1273 и 1275 годами, думал о канонизации недавно ушедшего короля Франции
[675]. Вначале Жоффруа заявляет, что для создания похвального слова Людовику IX он заимствует похвальное слово царю Иосии из Библии. Он использует три фрагмента Ветхого Завета: из Екклесиаста (гл. 2), из Второй книги Царств (гл. 22) и последний из второй книги Хроник (Пар. 34).
Глава 2 Екклесиаста гласит:
Воспоминание об Иосии — это благовонный фимиам,
приготовленный заботливыми руками.
Он словно сладкий мед для всех уст,
словно музыка в разгар пира.
Он сам встает на добрый путь, путь обращения народа,
он искореняет мерзкое безбожие,
он направляет сердце свое ко Господу,
во времена греха при нем торжествует благочестие
[676].
Историю Иосии, какой она представлена весьма похожими словами в главе 22 Второй книги Царств и в главе 34 второй книги «Хроник», Жоффруа де Болье излагает так:
Когда Иосия был еще ребенком, он начал искать Господа и делал он угодное в очах Господних и ходил по всем путям Давида, отца своего
[677], и не уклонялся ни направо, ни налево. Имя матери его Иедида. И исправил он храм и дом Господний. Подобного ему не было царя прежде его, который обратился бы к Господу всем сердцем своим, и всею душою своею, и всеми силами своими; и после него не появилось равного ему. И совершил он пасху, подобной которой не было прежде его и подобной которой не совершил ни один король после его.
И Жоффруа добавляет: «Я покажу, что все это вполне подходит нашему славному королю».
Из этих гомологий он сохранил три: имя Иосии подобает Людовику; оба вели святую жизнь, христианнейшую и чистую.
Известно, какое значение придавалось в Средневековье имени; оно было выражением подлинной сущности носившего его человека. Псевдонаучные этимологии позволяли открыть в нем тайный смысл. Так, имя Иосии можно было истолковать четырьмя разными способами. Оно могло означать Salus Dominis, Elevatio Domini, Incensum Domini, Sacrificium
[678], и все они подходили Людовику IX. Ибо кто больше Людовика трудился во спасение христианского мира, во имя возвышения и возвеличения христианской веры, для возжигания благочестия, вспыхнувшего в младенчестве, и, наконец, кто как не он пожертвовал своею жизнью в крестовом походе? Король-жертва, как скажет о нем Жуанвиль, Людовик Святой, уподобившись в этом Христу, умер вблизи Туниса в три часа пополудни.
Наконец, Людовик, как Иосия, был простодушен и правдив. Как Иосия, он подражал в этом своему отцу. Для Иосии это Давид, которого называет его отцом Жоффруа де Болье, воспринимая слово pater буквально (а не как предок, что было бы вернее), а для Людовика IX это его настоящий отец Людовик VIII, вера и правда которого проявились в организации крестового похода против альбигойцев, отец, который тоже или, вернее, уже умер на обратном пути из похода. Итак, прослеживая во времени две сходных линии, Жоффруа находит соответствие между двумя парами отцов и сыновей: Давид и Иосия, Людовик VIII и Людовик IX. Или, можно сказать, у Людовика IX было два отца: земной, тоже служивший образцом, и символический, который и сам в глубокой древности был сыном образцового отца. Между прочим, используя выражение non declinavit ad dextrum neque ad sinistrum («не уклонялся ни направо, ни налево»), Жоффруа де Болье приближается в определении царя к Исидору Севильскому: rex a recte regendo.
Наконец, знаменательнее всего, быть может, то, что Жоффруа де Болье выбирает одну фразу из Второй книги Царств, в которой упоминается мать Иосии Иедида. Это служит ему поводом для произнесения похвального слова в честь матери Людовика Бланки Кастильской и для создания своего рода королевского Святого Семейства: отец Людовик VIII, мать Бланка, сын Людовик IX, который тем самым предстает как imago Иисуса.
Остальная часть «Vita» строится по законам агиографии того времени, умело смешивая исторические обстоятельства (куда Жоффруа вставляет время от времени собственные свидетельства) и рассуждения о добродетелях короля. Пример Иосии всегда подразумевается, но он редко упоминается прямо. Имя библейского царя появляется в связи с покаянием и исповеданием и особенно в связи с церковным законодательством, с мерами против тех, кто клянется всуе, и против богохульников, с усилиями Людовика восстановить строгое следование религии в своем королевстве. За это он вполне заслуживает быть названным Иосией, ибо, как и он, tulit abominationes impietatis, et gubernavit ad Dominium cor suum et in diebus peccatorum corroboravit pietatem in cultum divinum
[679].
Прекрасный проповедник и писатель, Жоффруа де Болье завершает «Vita» возвращением к Иосии и к первой приведенной им цитате из Библии: «Что же остается нам, как не вечная память, столь благовонная, столь сладкая, словно мед, столь благозвучная в Церкви Божией, о нашем Иосии Людовик IX — не просто «второй» или «другой» Иосия, он — наш Иосия. Разве это не равносильно тому, что Людовик IX — не только Иосия нашего времени, он — наш Иосия для нас, он — тот, благодаря кому мы вновь переживаем «святую историю»?
Наконец, продолжатель Жоффруа де Болье, как и он, доминиканец, Гийом Шартрский, который был королевским капелланом, но писал уже после канонизации короля, после 1297 года, проводит более беглую параллель с Иосией. Он сохраняет, но сокращает библейский текст о memoria Josiae, лишь упомянув его имя, но это упоминание быстро исчезает в благовонии и благозвучиях. Иосия — всего лишь «благовонное воспоминание»
[680].
Глубинная мотивация сравнения Людовика Святого с Иосией заложена, мне кажется, во фрагменте, уже упоминаемом выше, где Жоффруа де Болье сравнивает последние годы правления Людовика Святого с последними годами царствования Иосии. Биографы и агиографы Людовика Святого едины в мнении, что его жизнь и правление делятся на две обширные фазы: до и после крестового похода 1248 года. Конечно, король с юных лет был добродетелен и благочестив, но в этом не было ничего необычного, разве только его пристрастие к идее крестового похода. Он одевался и питался как подобает человеку его ранга, не обходясь без чудачеств. Он был влюблен в правосудие, созданное королевскими ревизорами, но почти не занимался законотворчеством. После 1254 года он стал вести аскетический образ жизни, стараясь дать своим подданным законы нравственного и религиозного порядка: против азартных игр, проституции, богохульства; он с какой-то одержимостью подталкивал своих ревизоров к тому, чтобы превратить королевских агентов в инквизиторов. Он стремился искоренить в себе и своих подданных тот грех, который стал причиной провала Египетского крестового похода. Ему необходимо было восстановить религию, чтобы удостоиться чести победить в своем втором крестовом походе или, по крайней мере, обрести в нем статус мученика.
