Известно, что Филипп Август не был причислен к лику святых. Его сексуальное поведение и последовавшие затем столкновения с Церковью отрезали ему путь к канонизации. Впрочем, инициаторы его канонизации, без сомнения, были повинны в том, что не переставали говорить о чудесах, подозрительных для Церкви, не признававшей мирян-чудотворцев; к тому же в то время святость жизни и нравов становилась важнее чудес, которые были всего лишь печатью, конечно необходимой, но приложенной к религиозному и нравственному совершенству. Тем не менее его биографы совсем не пренебрегали этой стороной его личности, и именно в этом Филипп Август предстает как связующее звено между Робертом Благочестивым и Людовиком Святым. Он не принимал участия ни в охоте, ни в турнирах, был «укротителем гордых, защитником Церкви и кормильцем бедных», дарил беднякам одежду и создал копилку для пожертвований в «отеле» короля
[827], он превратил королевскую капеллу в главное учреждение, которое сопровождало благочестие государя; так случилось, что в 1195 году в Париже он лично участвовал в ликвидации последствий голода и наводнений, сопровождаемой покаянными процессиями и раздачей вина; он возложил на учрежденных им бальи миссию правосудия, назначил ревизоров, в обязанность которых входило наблюдение за ними. Он терпеть не мог сквернословия и запретил его. Так не выступает ли Людовик Святой конечным продуктом долгих и кропотливых усилий Капетингов, прилагаемых к превращению короля Франции в идеального христианского короля, в святого короля? Быть может, в Людовике Святом торжествуют Роберт Благочестивый и Филипп Август?
Но не повторяет ли он более древние образцы? Быть может, в ту эпоху, когда династия Капетингов добилась воссоединения с Карлом Великим, совершив reditus ad stirpem Karoli («возвращение к роду Карла»), он выступает новым Карлом Великим? Не является ли «Зерцало государей», преподнесенное в 1201 году Жилем Парижским его отцу Людовику, в то время юному наследному принцу, которому он в качестве образца для подражания предлагал Карла Великого (Karolinus), связующим звеном между великим императором и Людовиком Святым?
[828] Быть может, в одном конкретном случае, поведении в застолье, Людовик Святой — это новый, вкушающий и пьющий Карл Великий?
Быть может, он, как говорится в одном тексте, «новый Константин», более прочно закрепившийся в христианскую эпоху? А может, новозаветный Иосия; ведь так называют Людовика агиографы и Папа Бонифаций VIII в булле о его канонизации в соответствии с типологическим символизмом, превращающим исторические лица в аналогов персонажей Нового Завета по ветхозаветному образцу? Ведь с ХII века, как говорит К. Байнум, личность существует, лишь уподобляясь некоему «типу» и самоопределяясь по принципу сходства
[829].
В то время индивидуум существовал и реализовался только через «коллективную идентификацию», через категорию. Людовик Святой был «христианским королем». Действующее лицо характеризуется лишь сходством с моделью. Быть святым значит быть «как Бог». Если человек, как об этом говорится в Книге Бытия, был создан по образу и подобию Божию, то падший человек становится «образом Божиим», только если способен, подражая ему, стать святым или достичь королевского совершенства, ибо призвание короля — быть на земле imago Dei, образом Божиим
[830].
Что касается чудес, которые Господь явил через останки покойного короля, во время похоронного шествия, а особенно при прикосновении к гробнице в Сен-Дени, то это были традиционные, банальные чудеса. Людовик Святой исцелял, как и всякий святой его времени.
Так не оказывается ли Людовик Святой, вышедший из-под руки его биографов и агиографов, всего лишь идеальным образом, портретом-роботом сверхземного образца? Существовал ли Людовик Святой?
Глава девятая
«Подлинный» Людовик IX Жуанвиля
Незаурядный свидетель. — Свидетель, заслуживающий доверия. — Биография или автобиография? — Живой Людовик Святой Жуанвиля. — Король смеется. — Недостатки короля. — Сон Жуанвиля.
Когда, вероятно, было сделано все для производства памяти Людовика Святого, когда он был канонизирован и Бонифаций VIII в булле и двух проповедях нарисовал его официальный, можно сказать, законченный образ, когда агиографы, знавшие короля или собравшие сведения от его близких, описали, вроде Гийома де Сен-Патю, использовавшего показания свидетелей на процессе канонизации, жизнь и подлинные чудеса святого короля, именно тогда один восьмидесятилетний человек начал диктовать «книгу святых речений и благих деяний нашего святого короля Людовика», и эта книга если и не изменила, то, по крайней мере, основательно расширила наши возможности в подходе к «подлинной» личности Людовика Святого.
Написать эту книгу Жану, сиру Жуанвиля, сенешалу Шампани, по его собственному признанию, поручила королева Жанна Наваррская, жена Филиппа Красивого, внука Людовика IX, вероятно, незадолго до своей кончины 2 апреля 1305 года. Жуанвиль закончил работу над книгой в 1309 году и тогда же посвятил ее сыну Жанны Людовику, королю Наваррскому, графу Шампанскому и Бри, будущему королю Франции Людовику X Сварливому (1314–1316). Жуанвиль родился в 1224 году, на десять лет позже Людовика Святого, и, когда он писал это сочинение, ему было уже за восемьдесят.
Незаурядный свидетель
Два обстоятельства превращают его в незаурядного свидетеля. Во-первых, он хорошо знал короля. Почти на всем протяжении крестового похода в Египет он был одним из самых близких его людей; в разные периоды он входил в узкий круг лиц, живших в королевском дворце в Париже и был вместе с другими замечательными свидетелями в курсе прочих обстоятельств жизни; например, он осведомлен о Тунисском походе и о смерти короля, как и сын Людовика Пьер, граф Алансонский, который присутствовал при кончине своего отца. Он выступал одним из свидетелей, дававших показания для расследования, которое велось с целью канонизации короля в 1282 году, и именно он свидетельствовал об одной из черт нравственной святости Людовика, более всего поразившей его современников: об особом отношении святого короля ко лжи. Действительно, будучи в плену, он отказался нарушить слово, данное сарацинам, тогда как обмануть неверного было если не делом чести, то, во всяком случае, не считалось грехом. Эта высочайшая нравственная деликатность припомнилась Бонифацию VIII в момент канонизации и была упомянута братом доминиканцем, который прочитал проповедь в Сен-Дени 25 августа 1298 года по случаю поднятия тела нового святого в присутствии короля Филиппа Красивого. Жуанвиль тоже был там, и проповедник, цитируя его, представил сенешала аудитории. Какая сладостная минута для Жуанвиля, которого не замечали ни сын его друга Людовика Святого, король Филипп III Смелый, ни его внук Филипп IV Красивый!
