– Меня меньше всего волнует, гений он или идиот, – сказал Френсис. – Важно другое: построит ли он нам какой-нибудь нейтрализатор или уменьшитель гравитации?
– Думаю, да. Уверен.
– Отлично. Вы с ним договорились?
– В том-то и дело, что нет. Поэтому я и звоню. Ситуация такова: я его застал в хорошем расположении духа, ну и поскольку мы когда-то вместе работали и я раздражал его реже, чем другие ассистенты, он пригласил меня остаться на обед. Поговорили о том о сем – его просто нельзя торопить, – а потом я сделал ему предложение от лица компании. Его это слегка заинтересовало – я имею в виду, сама идея, а не предложение, – и он поделился со мной кое-какими соображениями. Но работать на нас О’Нил не будет.
– Почему? Вы, очевидно, предложили ему слишком мало. Видимо, этим придется заняться мне.
– Нет, мистер Френсис, не в этом дело. Деньги его не интересуют. Он весьма состоятелен и вполне способен финансировать свои собственные исследовательские программы. У него вообще денег больше, чем ему нужно. Но сейчас О’Нил занимается волновой механикой и не хочет отвлекаться ни на что другое.
– Вы дали ему понять, насколько важна наша работа?
– И да и нет. Скорее, нет. Я пытался, но для него нет ничего важнее собственных планов. Своего рода интеллектуальный снобизм, если хотите. Заботы других людей его просто не трогают.
– Ладно, – сказал Френсис. – Пока я вашими действиями доволен. Теперь вы займетесь вот чем: как только мы закончим разговор, вы свяжетесь с оперативным отделом и запишете все, что запомнили из разговора с О’Нилом о теории гравитации. Мы наймем других специалистов в этой области, скормим им новую информацию и посмотрим, не возникнет ли у них каких-то годных идей. Я же тем временем назначу группу людей, чтобы проверили его прошлое. Должны же у него быть какие-то уязвимые места – нужно их только найти. Может быть, какая-нибудь женщина…
– Годы уже не те.
– …Или какие-то укрытые от налогов суммы. Разберемся. Вы оставайтесь в Портидже. Раз вам не удалось нанять его, попробуйте наняться к нему. Будете снабжать нас информацией. Нам просто необходимо узнать, о чем он, может быть, мечтает или чего боится.
– Он ничего не боится. Это совершенно точно.
– Тогда ему что-то очень нужно. Если не деньги или женщины, то обязательно что-нибудь другое. Это как закон природы.
– Сомневаюсь, – медленно произнес Карсон. – Хотя… Я еще не рассказал о его хобби?
– Нет. Что за хобби?
– Фарфор. В частности, фарфор династии Мин. Судя по всему, у него лучшая коллекция в мире. И я знаю, что ему нужно!
– И что же это? Не тяните.
– Маленькое китайское блюдечко или мисочка – дюйма четыре в диаметре и два дюйма высотой. У этой штуковины есть китайское название, которое переводится как «Цветок забвения».
– Хм… не очень обнадеживающе. Думаете, это действительно ему нужно?
– Уверен. У него в кабинете есть голограмма «Цветка» – чтобы все время был перед глазами. Но когда О’Нил говорит о нем, у него только что слезы не наворачиваются.
– Узнайте, где он находится и кому принадлежит.
– Знаю, в Британском музее. Потому-то О’Нил и не может его купить.
– Вот как? – задумчиво произнес Френсис. – Ладно, тут ничего не поделаешь. Действуйте дальше.
Клер явился в кабинет к Френсису, и они обсудили ситуацию втроем.
– Похоже, нам для этого понадобится Бьюмон, – сказал он, выслушав последние новости. – Выцарапать что-нибудь у Британского музея – на это способно только Мировое правительство.
Френсис угрюмо молчал.
– Что ты молчишь? Я что-нибудь не то сказал?
– Кажется, я знаю, в чем дело, – пояснила Грейс. – Помнишь договор, по которому Великобритания вошла в Планетарную конфедерацию?
– Историю я всегда знал неважно.
– Суть в том, что правительство Земли просто не сможет взять что-то из музея без согласия британского парламента.
– Почему? Договор договором, но Мировое правительство обладает всей полнотой власти над отдельными странами. Это подтвердил еще Бразильский инцидент.
– Да, разумеется. Но в палате общин начнут задавать вопросы, а это приведет к тому, чего Бьюмон старается всеми силами избежать, – к огласке.
– Ладно. Что вы предлагаете?
– Думаю, нам с Сансом нужно прокатиться в Англию и разузнать, насколько крепко «Цветок забвения» «приколочен» к месту, кто «забивает гвозди» и какие у этого человека слабости.
Клер посмотрел на своего помощника: взгляд Френсиса, казалось, ничего не выражал, но, зная его долгие годы, Клер понял, что тот согласен.
– Хорошо, – сказал он. – Берите это дело в свои руки. Полетите специальным рейсом?
– Нет, думаю, мы успеем на ночной из Нью-Йорка. Пока.
– Пока. Завтра позвоните.
* * *
Когда Грейс появилась на следующий день на экране, Клер удивленно воскликнул:
– Боже, крошка! Что ты с собой сделала?
– Мы нашли нужного человека, – коротко объяснила Грейс. – Он любит блондинок.
– Но ты, похоже, еще и кожу осветлила?
– Да. Как я тебе в таком виде?
– Изумительно! Хотя раньше ты мне нравилась больше. Что об этом думает Санс?
– Он не возражает: дело есть дело. Однако докладывать мне особенно нечего, шеф. Придется добывать товар левым путем. Обычными способами – никаких шансов.
– Не поступай опрометчиво.
– Ты же меня знаешь. Я не впутаю тебя в какую-нибудь историю. Но получится недешево.
– Разумеется.
– Тогда пока все. До завтра.
На следующий день она снова была брюнеткой.
– Что такое? – спросил Клер. – Маскарад?
– Оказалось, я не из тех блондинок, которые его интересуют, – пояснила Грейс, – но мы уже нашли подходящую.
– Сработало?
– Думаю, сработает. Санс готовит копию. Если все будет успешно, завтра увидимся.
* * *
Они вошли в кабинет – как будто бы с пустыми руками.
– Ну? – спросил Клер. – Как дела?
– Заэкранируй помещение, Джей, – предложил Френсис. – Тогда и поговорим.
Клер щелкнул тумблером интерференционного поля, и кабинет превратился в неприступную для любых следящих устройств гробницу.
– Как дела? – спросил он снова. – Достали?
– Покажи ему, Грейс.
Грейс отвернулась, покопалась в одежде, извлекла «Цветок забвения» и поставила на стол шефа.
Сказать, что «Цветок» красив, значило бы вообще ничего не сказать. Он и был сама красота. Изящная простая форма без всякого орнамента – рисунок только испортил бы это чудо. Рядом с ним хотелось говорить шепотом, словно резкий звук мог уничтожить хрупкое творение искусства.
