– Стойте!
В голосе человека, привыкшего к повиновению окружающих, есть что-то, заставляющее ему уступать. Возможно, это особая интонация или та гипнотическая сила, которой, как говорят, отличаются укротители диких зверей. В критическую минуту таинственное «нечто» проявляется и подчиняет даже тех, кто не привык к послушанию.
Пассажиры замерли. Гейнс продолжал:
– Всем оставаться на местах, пока мы не подготовим эвакуацию. Я – главный инженер. Здесь вам ничто не угрожает. Вы! – Он указал на здоровенного парня, стоящего в дверях. – Назначаетесь старшим. Проследите, чтобы больше никто не выходил из ресторана. Миссис Маккой, продолжайте обслуживание.
Гейнс вышел наружу, Блекинсоп последовал за ним.
На самой полосе ситуация выглядела далеко не так просто. Стояла одна стомильная полоса, в то время как рядом с ней бешено мчалась другая, делавшая девяносто пять миль в час. Скорость не позволяла рассмотреть людей, стоявших на движущейся полосе, и их мелькающие фигуры казались вырезанными из картона.
Когда произошла авария, пешеходная дорожка стомильной полосы была переполнена. И теперь посетители магазинов, ресторанов и прочих торговых точек, комнат отдыха и видеозалов высыпали на улицу, желая узнать, что же случилось. И тут же произошла первая трагедия.
Толпа, напирая, вытолкнула на край дорожки какую-то женщину средних лет. Пытаясь удержать равновесие, та ступила на летящую мимо девяностопятимильную полосу. Еще не опустив ногу полностью, она поняла, что сделала, и в отчаянии закричала. Спустя мгновение движущаяся полоса рванула ее и покатила, придав упавшему телу скорость девяносто пять миль в час – сто тридцать девять футов в секунду. Покатившись, женщина повалила несколько картонных фигурок, скосив их, как серп траву, и через секунду пропала с глаз, унесенная потоком дороги. Кто была эта женщина, жива ли, сильно ли пострадали сбитые ею люди, – можно было только гадать.
Но этим дело не кончилось. Одну из картонных фигурок, тех, что она скосила, выбросило на стомильную полосу, фигурка врезалась в потрясенную толпу, и люди увидели человека, живого, но искалеченного, в крови, лежащего среди тел несчастных жертв, прервавших его полет.
И это было только начало. Несчастье распространялось лавиной, каждая сбитая кегля в этой безумной игре неминуемо сбивала другие, те касались опасной границы, и их снова швыряло в толпу людей, пока еще сохраняющих равновесие.
Центр бедствия давно скрылся из глаз. Блекинсоп не видел всего, но его ум, привыкший вести дела в пересчете на миллионы людей, умножил кровавую лавину, что зародилась здесь, на двенадцать тысяч миль забитой людьми дороги, – и у него похолодело внутри.
К удивлению Блекинсопа, Гейнс не стал помогать упавшим и успокаивать охваченную страхом толпу, он решительно повернул к ресторану. Блекинсоп сначала не понял, но, когда до него дошло, что они и вправду возвращаются в ресторан, он схватил Гейнса за рукав:
– Разве мы не поможем этим несчастным?
Гейнс на ходу оглянулся. Это уже не был прежний радушный хозяин, принимающий высокого гостя. Лицо застыло, исчезла мальчишеская моложавость, весь он был сплошная энергия, управляемая холодной волей.
– Нет. Им помогут соседи. Мне надо заниматься дорогой. Всей. Целиком. Не мешайте.
Шокированный и слегка возмущенный политик стих. Он смирился. Разумом Блекинсоп понимал, что главный инженер прав: человек, отвечающий за жизнь миллионов, не может все бросить ради нескольких пострадавших, – но такой неприкрытый прагматизм был ему отвратителен.
Гейнс вернулся в ресторан.
– Миссис Маккой, где тут у вас запасной выход?
– На кухне, сэр.
Гейнс поспешил туда, Блекинсоп за ним. Мальчишка-филиппинец, который резал салат, увидев бегущих людей, быстро отскочил в сторону. Недолго думая, Гейнс взобрался на кухонный стол, смахнув с него разложенную мальчишкой зелень. Он дотянулся до круглого люка в потолке и открыл его с помощью ручного штурвала. Тут же был откидной металлический трап, закрепленный крючком на потолке.
Пытаясь поспеть за Гейнсом, Блекинсоп потерял шляпу. Оказавшись на крыше здания, Гейнс зажег карманный фонарик и принялся изучать верхнее перекрытие дороги. Согнувшись чуть ли не вдвое, он возился в тесном четырехфутовом промежутке между крышей ресторана и перекрытием.
Вскоре он нашел, что искал. В пятидесяти футах в стороне обнаружился другой лаз, похожий на тот, через который они только что пролезали. Гейнс крутанул колесо замка, выпрямился, положив руки на край отверстия, и одним ловким движением запрыгнул на крышу. Его компаньон полез следом за ним, хотя у него это получилось не сразу.
Они оказались в темноте, мелкий холодный дождь падал сверху на лица. Под ногами от горизонта до горизонта тянулись, слабо фосфоресцируя, солнечные энергетические панели. Та часть падающей на них лучистой энергии, которую не удавалось преобразовать в электричество, рассеивалась в воздухе. Она-то и создавала это призрачное свечение. Свет этот был так слаб, что по-настоящему ничего осветить не мог, он больше напоминал призрачный отблеск заснеженной равнины при свете звезд.
Ступая в этом призрачном свете, они отыскали проход, по которому им предстояло добраться до невидимой из-за дождя стены примыкающих к дороге зданий. Узкая лента мостков таяла в темноте за плавным изгибом крыши. Они побежали по мосткам, стараясь двигаться как можно быстрее, насколько позволяла темнота и скользкие ступени. Блекинсоп все никак не мог успокоиться, возмущенный бездушием Гейнса. Несмотря на аналитический ум, по натуре он был человек отзывчивый, он чувствовал свою сопричастность простому люду, а без этого никакой политик со всеми его достоинствами и недостатками не может рассчитывать на успех.
Вот потому-то Блекинсоп инстинктивно не доверял тем, чьими поступками управляет исключительно логика. Сам он отлично понимал, что если держаться одной лишь логики, то можно запросто зачеркнуть сам смысл существования рода человеческого, не говоря уже о человеческих ценностях, служению которым он себя посвятил.
Если бы он мог проникнуть сквозь броню сосредоточенности своего спутника, он бы, возможно, успокоился. Глядя со стороны, и вправду можно было подумать, что в голове у Гейнса работает электронное устройство, которое мгновенно анализирует поступающую информацию, вырабатывает варианты действий, бесстрастно откладывая окончательное решение до тех пор, пока не будут получены все необходимые данные. Но в глубине души, в нише, надежно отгороженной от действующего ума строгой самодисциплиной, он сильно переживал, и лишь привычка сдерживать свои чувства не давала им выходить наружу. Душа его мучилась от тех бесконечных упреков, которыми он сам себя осыпал. Видя страдания людей, он места себе не находил, представляя, что творится сейчас вдоль всей полосы дороги. Гейнс не знал, чем вызвана катастрофа и где искать виноватых, зато очень хорошо понимал, что часть вины лежит на нем, – потому что власть порождает ответственность.
Он слишком долго нес на своих плечах нечеловечески тяжкое бремя руководства, какое ни один нормальный человек не смог бы выдержать, и сейчас он опасно приблизился к той роковой черте, за которой капитаны вместе со своими кораблями отправляются прямиком на дно. И только необходимость немедленных и конкретных действий поддерживала его в эти минуты.
