И вот оно случилось. Свет ярко вспыхнул, и на месте спящего жеребца мгновенно оказался спящий человек, лежавший на полу обнаженным.
Потом его веки затрепетали, а нос Гиффорда инстинктивно сморщился, почуяв запах собственного навоза. Джейн перегнулась через край кровати и подтолкнула брюки прямо к его лицу.
– Спасибо, Биллингсли, – надтреснутым голосом отозвался он.
– Всегда пожалуйста.
Глаза Гиффорда стали похожи на блюдца. Он рывком схватил штаны и, как мог, прикрыл ими срам. Джейн откинулась назад и с интересом наблюдала, как ее супруг с трудом воздвигается на ноги.
– Миледи, прошу вас! Я выгляжу не совсем прилично.
– Вы правы, – согласилась Джейн. – Не говоря уже о том, что вы, собственно говоря, голый.
Она ловко соскользнула с другого конца ложа, отвернувшись от его наготы, а также от источника невыносимого запаха.
– Скажите, Гиффорд, у вас была какая-то веская причина, чтобы скрыть от меня вашу особенность?
– Прошу вас, зовите меня Ги. – Он поплотнее прижал брюки к нижней части тела – чтобы казалось, будто он их надел, ну или почти. – Все называют меня так.
– Никогда не слышала, чтобы вас называли «Ги». Разве только Биллингсли, но ведь он камердинер. Если вы прикажете, он и Жозефиной станет вас называть. Как бы там ни было, вы не ответили: почему мне пришлось провести первую брачную ночь в обществе пьянчуги, от которого разило элем, а утро – в обществе коня?
– Вы все представляете в таком свете…
– Простите, но в каком еще свете я должна это представить? – На ее губах не было и тени улыбки, замешательство мужа словно доставляло ей удовольствие. После моральных пощечин, полученных ею ранее от лорда Дадли и стражников, она буквально упивалась чувством власти над Гиффордом. Наконец-то ей удается играть по своим правилам…
– Вы могли бы сказать, что провели ночь с обаятельно подвыпившим джентльменом, которой не решился проявить излишнюю настойчивость в отношении столь очевидно добродетельной девушки и заставить ее…
Ах, вот оно что!
Джейн вспыхнула и отвернулась к окну, за которым шумела запруженная народом улица. Чтобы скрыть смущение, она сфокусировала взгляд на одной особо очаровательной телеге с яблоками, но та очень быстро скрылась из виду.
– А что касается пробуждения в лошадином облике, то я не вижу тут ничего особенно дурного…
– В самом деле? Так это нормально, что меня никто не предупредил? Ведь рано или поздно этот вопрос все равно всплыл бы в наших отношениях, как вы считаете? Так почему бы не шепнуть мне, например: «Да, кстати, чтобы не забыть, ваш будущий супруг каждый день на рассвете превращается в жеребца»?
Он пожал плечами.
– Вы хоть пробовали когда-нибудь контролировать процесс?
– Это не процесс, это проклятие, миледи. Пытаться контролировать проклятие – значит бороться с его смыслом.
– И в чем же его смысл? – В самом деле, если поглубже вникнуть в природу метаморфозы, ей легче будет помочь мужу справиться с досадной проблемой.
– Это мне неизвестно.
– Гиффорд, вы же никогда не видели дневного света человеческими глазами! – И он еще «не видит ничего дурного»… – Лично я не вижу в этом ничего хорошего, разве что когда-нибудь мне понадобится срочно бежать и под рукой как раз окажется лихой скакун.
Гиффорд недовольно закряхтел.
– На этом коне ездить нельзя! И кстати, раз уж так все сложилось, я думаю, настал подходящий момент, чтобы договориться кое о каких базовых правилах нашего брака.
– Хотите рассказать мне, какое предпочитаете сено?
– Во-первых… – Он начал загибать пальцы и, естественно, немедленно уронил брюки. Джейн с интересом уставилась в потолок. Гиффорд с достоинством поднял упавший предмет туалета и продолжал уже без помощи жестов. – Во-первых, на этом коне ездить нельзя. Во-вторых, его нельзя запрягать. В-третьих, его нельзя седлать.
– Если всего этого нельзя, то какой прок в обладании лошадью?
– Вы мной не обладаете! – Он закрыл глаза и медленно выдохнул. – Миледи, не могли бы вы на минуту покинуть спальню, чтобы я мог одеться?
Она склонила голову набок.
– Нет, не могла бы. У меня тоже есть несколько правил.
Гиффорд слегка сник.
– Хорошо, выкладывайте.
– Во-первых, нельзя прикасаться к моим книгам. Во-вторых, нельзя жевать мои книги.
Он возмущенно фыркнул.
– Мне никогда не пришло бы в голову жевать ваши книги.
– Букет невесты вы сожрали.
Ги казался удивленным – он словно забыл об этой маленькой детали. Затем кивнул.
– Ну, значит, сожрал. Продолжайте.
– В-третьих, на моих книгах не должно оставаться сена.
– Скажите, все ваши правила относятся только к книгам? Если да, то мне легко это понять: ваши прошлые светские неудачи ясно свидетельствуют о том, что книги – ваши лучшие друзья. – Он при этом, казалось, сам был ошеломлен собственной грубостью.
Глаза Джейн сузились.
– А вы уверены, что ваша подлинная эзианская натура – лошадиная, а не ослиная?
– Очень смешно, миледи. Вы как раз напомнили мне еще об одном правиле. – Он наставил указательный палец прямо на нее: – Никаких шуток насчет лошадей.
Как-то слишком просто ему удалось выпутаться из затруднительного положения, подумала она.
– Что это у вас лицо так вытянулось, милорд?
– Знаете что! – Окинув комнату неистовым взглядом, он схватил с ночного столика книгу и резко распахнул ее. Брюки при этом угрожающе свесились на одну сторону. – О том, что нельзя разгибать корешки у книг, вы, кажется, ничего не говорили?
Сердце Джейн наполнилось тревогой.
– Оставьте ее в покое! – Ей захотелось отвести глаза, поскольку Гиффорда, казалось, все менее заботило удержание штанов на месте, однако она была не в силах отвести глаза от книги. Что, если он повредит ее? Приведет свою угрозу в исполнение?
– Никаких шуток по поводу лошадей, – повторил он.
– Милорд, я виновата и прошу прощения за лошадиную шутку. Если вы положите книгу на место – в целости и сохранности! – я дам вам морковку.
Он замахнулся на нее несчастным фолиантом.
– Вы, кажется, пошутили на лошадиную тему?
– Не-аааа, – на конский манер заржала она.
– А теперь пошутили?
Прежде чем она успела ответить, в комнату стремительно влетела горничная, явившаяся расстелить постель, – и застала такую картину: Гиффорд в интересном виде с брюками, прижатыми к поясу, Джейн с пылающими от ярости щеками и горка разорванной (в процессе утреннего превращения) одежды на полу. Служанка ахнула и прижала ладони к губам, а затем с криком смущения бросилась прочь из спальни.
