– Грудной недуг свел в могилу мою мать, ты сам знаешь. – Она в волнении стиснула в руках платок.
– Да, знаю. – Эдуард всегда считал, что королева Екатерина умерла скорее от разбитого сердца, чем от каких-либо физических немощей, хотя он допускал, что, когда разбито сердце, организм вскоре тоже может разбиться.
В любом случае у него не будет шанса разбить себе сердце, подумал Эдуард, и новая волна жалости к себе захлестнула его. Никогда не придется ему полюбить.
– Это ужасная смерть, – продолжала Мария. – Все кашляешь и кашляешь, пока не выкашляешь легкие наружу.
– Спасибо. Вот уж утешила, – отозвался он.
Бесс, которая всегда смотрелась тихоней рядом с торжественно говорливой сестрой, бросила на нее злой взгляд и положила руку в перчатке на ладонь Эдуарда.
– Можем мы тебе чем-нибудь помочь?
Он вздрогнул. Глаза у него горели от подступавших слез, но он твердо решил не плакать из-за того, что умирает, и всякого такого. Рыдать – это занятие для девчонок и новорожденных младенцев, но не для королей, а кроме того, оно ведь ничего не изменит.
Бесс сжала его ладонь своею. Он ответил тем же – без единой слезинки – и, отвернувшись, стал созерцать вид из окна, а также размышлять о Смысле жизни.
Жизнь коротка.
А потом ты умираешь.
Очень скоро. Через полгода, максимум – год. Это казалось ужасающе коротким сроком. Прошлым летом один знаменитый итальянский астролог составил для Эдуарда гороскоп, в котором значилось, что король проживет еще сорок лет.
Значит, знаменитые итальянские астрологи – беззастенчивые лгуны и шарлатаны.
– Но, по крайней мере, ты можешь быть уверен, что после твоего ухода все останется в должном порядке, – торжественно провозгласила Мария.
– Что? – он повернулся к ней.
– Я имею в виду твое королевство, – добавила она еще более торжественно. – Оно останется в надежных руках.
О королевстве он даже не особенно и думал. То есть, честно говоря, совсем не думал. Слишком уж сосредоточился на мысли о выкашливании легких наружу – ну, а потом уж ему точно станет все равно, мертвые не склонны к тревогам.
– Мария, – вспыхнула Бесс, – сейчас не время для политики.
Прежде чем Мария успела возразить (а судя по выражению ее лица, она собиралась сказать, что для политики всякое время подходит, а нынешнее – тем более), послышался стук в дверь.
– Войдите! – крикнул Эдуард, и в дверном проеме показался крупный орлиный нос Джона Дадли, герцога Нотумберлендского и лорда-президента Верховного Тайного Совета при особе короля.
– Ваше величество, я так и думал, что найду вас здесь, – произнес он, завидев Эдуарда. Затем его взгляд подчеркнуто торопливо скользнул по Марии и Бесс – так, словно они ни в коем случае не заслуживали сколько-нибудь пристального внимания с его стороны. – Принцесса Мария, принцесса Елизавета. Вы обе прекрасно выглядите. – Он вновь повернулся к Эдуарду. – Могу ли я ненадолго отвлечь ваше величество?
– Можете и надолго, – отозвался Эдуард.
– Я бы хотел говорить с глазу на глаз, – пояснил лорд Дадли, – в зале заседаний Совета.
Эдуард встал и отряхнул панталоны. Кивнул сестрам – те ответили изысканными реверансами. Затем последовал за лордом Дадли вниз по лестнице и далее, через длинную галерею дворцовых помещений, до палаты, где его советники почти каждый день часами корпели над бумагами, управляя страной и принимая важные решения. Сам король никогда не проводил в этой комнате много времени – заходил, только когда появлялся документ, требующий его личной подписи, ну, или какое-нибудь особо важное дело нуждалось в его высоком внимании. Такое случалось нечасто.
Пропустив своего сюзерена вперед, Дадли закрыл за собой двери.
Эдуард, запыхавшись после короткой прогулки, погрузился в сиденье своего обитого особо мягким красным бархатом трона, стоявшего во главе полукруга из кресел, обычно занимаемых тридцатью членами Тайного совета. Дадли подал королю платок, и Эдуард прижал его ко рту в приступе кашля.
Отняв материю от губ, он увидел на ней розовый след.
Святое дерьмо.
Уперев взгляд в этот след, король хотел было вернуть платок Дадли, но герцог торопливо произнес:
– Пусть он останется у вашего величества, – и отошел на другой конец зала, где принялся привычным движением теребить бороду в глубокой задумчивости.
– Я полагаю, – мягко начал Дадли, – нам необходимо поговорить о том, что вы намерены предпринять.
– Предпринять? Речь идет о грудном недуге. Он неизлечим. Очевидно, что мне не остается ничего другого, кроме как умереть.
Дадли соорудил сострадательную улыбку, выглядевшую на его лице весьма ненатурально, так как улыбаться он не привык.
– Да, государь, боюсь, это правда, но смерть в конце концов ожидает всех нас. – Он продолжал поглаживать бородку. – Новость эта печальна, но мы обязаны использовать ее как можно плодотворнее. Надлежит еще многое сделать для блага королевства, прежде чем вы скончаетесь.
А, «для блага королевства». Вечное «благо королевства». Эдуард кивнул.
– Хорошо. – Он постарался придать голосу больше смелости, чем находил в себе. – Говорите, что я должен сделать.
– В первую очередь мы должны позаботиться о линии наследования. О том, кто займет трон после вас.
Эдуард вздернул брови.
– Вы хотите, чтобы я женился и произвел на свет наследника менее чем за год?
А что, это приятно. Наверняка удастся поцеловаться, соприкасаясь языками.
Дадли прочистил горло.
– Гмм… Нет, ваше величество. Для этого вы в недостаточно добром здравии.
Эдуард хотел было пуститься в спор, но вспомнил о розовом пятне на носовом платке и о том, как мучительно тяжело дался ему простой путь из одного конца дворца в другой. Ясно, что он не в той форме, какая нужна для обращения с женой.
– Что ж, – сказал он, – в таком случае, полагаю, престол достанется Марии.
– Нет, государь, – поспешно и резко бросил Дадли. – Мы не можем допустить, чтобы английская корона попала не в те руки.
Эдуард нахмурился.
– Но она – моя сестра. Она – старшая. Она…
– Она единосущница, – вставил Дадли. – Мария воспитана в убеждении, что всякое звериное волшебство есть зло, которого следует страшиться и уничтожать при любой возможности. Если она станет королевой, то немедленно вернет страну в Темные века. Ни одному эзианину не будет тогда покоя.
Эдуард в задумчивости откинулся на спинку трона. Герцог говорил верно. Мария не потерпит у себя эзиан (как мы уже заметили выше, она воспринимала их только с хрустящей корочкой). Кроме того, у нее нет чувства юмора, она мыслит отстало, в общем, никакой пользы в правлении точно не принесет.
