Но через некоторое время – через какое именно, неизвестно, ведь пустельгам не свойственна способность точно подсчитывать часы и минуты – где-то в задних областях его мозга зародилась назойливая человеческая мысль. Мысль такая: «Надо что-то делать». То есть «надо куда-то направиться».
Он напрягся, пытаясь вспомнить побольше из «прошлой жизни». «Мне надо лететь не куда-то, а к кому-то, – подумал он. – К кому-то, кто может помочь».
Затем ему припомнилось, что он не только птица, но еще и король, и кто-то покушался на его жизнь и трон, и что у него есть сестра по имени Бесс, которая рассказала ему… что же она ему рассказала? Что его мать тоже была птицей, прекрасной белой птицей, и не божественно ли это – быть птицей, повелевать воздушной стихией, вот так вот взмывать и нырять камнем вниз, и… тут «особое птичье воодушевление» вновь охватило его.
Немного погодя он снова подумал: «Нет, Бесс говорила не только об этом. Она советовала найти бабушку» – его бабушку, хоть он и не видел старушку много лет.
Надо спешить в Хелмсли. Это полузаброшенный, полуразрушенный старый замок.
Где-то на севере.
А где у нас север?
В облике шестнадцатилетнего юноши он никогда не обладал особым умением различать стороны света, что и неудивительно – ведь путешествовал он по большей части в карете, и куда бы ни направлялся, его везли. В качестве птицы, которой было всего несколько часов от роду, Эдуард, естественно, тоже не представлял себе, где север. Он только видел в одной стороне реку, в другой – цепочку низких холмов, под собой – простор зеленого поля, а в поле (он каким-то непонятным образом это почувствовал) – из норки вылезала маленькая бурая мышка.
Совершенно безотчетно, ни секунды не советуясь с сознанием, его ловкое тело стремительно спикировало на это беззащитное создание, крылья сами собой сложились на спине, когти вытянулись, и пернатый Эдуард, со страшной силой вцепившись в мышь, оборвал ее существование в этом бренном мире. Бедняжка издала жуткий писк (что вполне понятно) и тут же затихла. Затем птица Эдуард плюхнулся на ближайшую ветку дерева, и, к собственному своему, птицы Эдуарда, ужасу… проглотил ее целиком, вместе с костями и перьями.
Некоторое время он еще оставался на дереве, снедаемый, с одной стороны, отвращением к самому себе, с другой – сильнейшим желанием взлететь и поискать себе еще одну такую мышку, что пальчики (коготки) оближешь, или, возможно, вкусного садового ужика. Растущему птичьему организму необходима еда. Нужно, однако, научиться контролировать в себе эти животные импульсы, решил он. Да и двигаться пора.
Солнце между тем уже садилось. Как же это, разве только что не было раннее утро?
«На север. Надо найти дорогу на север», – сурово приказал он себе.
Но опять-таки, где он, этот север?
«Солнце заходит на западе», – смутно припомнилось королю. Сориентировавшись в соответствии с этим умозаключением по сторонам света, он направился туда, где, по его представлению, должен был находиться север. Но лишь только Эдуард оказался в воздухе, он снова попал под воздействие волшебных чар ветра, и птичье упоение опять пересилило человеческое сознание, а когда спустя несколько часов он пришел в себя, было уже совсем темно, и понять, куда нужно лететь, не представлялось возможным.
Вот таким вот образом, как мы уже сообщили выше, король и заблудился.
Какое-то время он следовал за каретой, медленно тащившейся по дороге. В ней, по-видимому, везут кого-то важного, заключил он, заметив, что со всех сторон ее окружали вооруженные всадники. Затем ему пришло на ум, что раз сопровождающих так много – человек двадцать, наверное, – значит, скорее всего, процессия направляется в Лондон, а именно туда ему было нужно в последнюю очередь. Так что он развернулся и полетел в противоположную сторону.
Извилистая полоса дороги внизу привела его к захудалого вида деревеньке. На краю ее, у небольшого скопления домиков, рос раскидистый дуб. Король удобно устроился в его кроне и огляделся. В темноте, как он сам с удовлетворением отметил, Эдуард видел изумительно.
Деревня представляла собой скопление разбросанных там и сям хижин с соломенными крышами. Среди них виднелось строение, от которого поднимался в небо дымок, – наверное, кузница, маленькая конюшня и большой ветхий деревянный дом, как бы нависавший над всеми остальными. Окна в нем были освещены, а на двери красовалась вывеска с вырезанной на ней лошадиной головой. Изнутри до нашей пустельги доносились разудалая музыка, мужской смех и громкие голоса. Значит, это постоялый двор.
Он мог бы снова превратиться в человека и войти туда. Люди наверняка его узнают – ведь, в конце концов, его профиль украшает все монеты. И подданные его любят, верно? Эдуард – их обожаемый король, данный им Божией милостью. Так ему всегда говорили.
Но вот как переходят из птичьего облика в человечий? Он не знал никаких волшебных слов, магических движений или заклинаний, необходимых, чтобы сделать это. Ему даже непонятно было, каким именно образом ему удалось ранее превратиться из человека в птицу. Он просто выпрыгнул из окна, пожелал себе крыльев и изо всех сил надеялся не разбиться.
Король снова окинул взглядом постоялый двор. Здесь должна быть еда. Нормальная еда, а не мыши. Булочки. Высокие кружки с элем. И уж конечно, здесь все это не отравлено.
Вероятно, там готовят жаркое – к примеру, из кроличьего мяса, такого нежного, что тает во рту, с луком, плюс немного морковки и картошки. Да хоть что-то, способное согреть его пустой желудок.
Возможно даже, там подают ежевику.
Эдуард свалился с дерева. Поскольку он сидел в самой гуще кроны, его падение произвело удивительно много шума. На его пути обламывались ветви, король чертыхался, а затем с глухим стуком врезался в землю. Причем очень неудачно приземлился на левую лодыжку – поняв таким образом, что лодыжки у него снова имеются.
Непонятно как, но у него получилось. Только пожелал он сделаться человеком, чтобы отведать человеческой пищи, – и вот, пожалуйста.
Дверь ближайшей хижины распахнулась, и на пороге показалась крупная краснолицая женщина в переднике. В руках она сжимала скалку. Из-за ее спины тянулся густой запах пекущегося хлеба – запах, от которого у Эдуарда немедленно заурчало в животе и потекли слюнки.
Господи, как же он проголодался.
Король с усилием поднялся на ноги. Лодыжка болела до рези в глазах.
– Мадам, – прохрипел он.
Женщина смерила его взглядом с головы до ног, и тут до Эдуарда дошло еще одно обстоятельство его чудесного превращения.
Он был совершенно гол.
В этом унизительном положении его величество постарался вести себя настолько по-королевски, насколько это было возможно. Короли, как известно, не съеживаются, прикрывая срам руками подобно простолюдинам. Он выпрямился во весь рост и попробовал взглянуть женщине прямо в глаза.
