Джейн обняла руками колени и содрогнулась. Слишком уж яркие картины рисовало ей воображение.
Наступила ночь. Она поняла это только по тому, что тусклый свет за окном погас, – организм ее никак не реагировал на смену времени суток. Голова кружилась от голода и жажды. Проведя языком по губам, девушка почувствовала, что они высохли и потрескались. В животе разверзлась какая-то пустота. Она бы с радостью нашла спасение во сне, если б только могла, но волны ужаса и жути поминутно захлестывали ее разум, напоминая: это последние ее минуты на земле, и они истекают.
Если заснуть, они пройдут впустую, в забытьи.
Еще в течение часа – или какого-то отрезка времени, длительность которого ей трудно было оценить, – Джейн думала о Гиффорде. Что он сейчас делает? Скорее всего, из конюшни его уже удалили и перевели в какое-нибудь более надежное место – ведь ночь на дворе. Она вспомнила, как он смеялся и шутил, как очаровательно умел находить забавную сторону во всем на свете. Ну, а как насчет нынешнего положения – в нем тоже есть забавная сторона? Или тем более в завтрашнем?
Если бы только им дали встретиться. Она бы извинилась за все эти минувшие полторы недели. Она назвала бы его королем.
Поцеловала бы и сказала, что доверяет ему. Сказала бы… Сказала бы…
Ох нет, наверное, лучше сейчас не думать о Гиффорде.
Джейн мысленно переключилась на Эдуарда и стала гадать: снедала ли его перед лицом собственной смерти та же страшная неизбывная тоска? Тревога. Трепет. Ужас.
Она хотела было вызвать из глубин воображения еще синонимы, но в эту секунду из-под двери просочился неясный оранжевый свет.
На лестнице послышались шаги, и еще мгновение спустя дверь со скрипом отворилась.
Пламя факела осветило комнату и на миг ослепило девушку. Она вскрикнула и зарылась лицом в колени. Затем, сощурившись, заставила себя посмотреть вверх.
– Джейн! – в комнату вбежала леди Фрэнсис. Факел она торопливо вставила в специальный держатель на стене. – Меня впустила стража. У нас есть две минуты, не больше. Я пришла, чтобы уговорить тебя: прими предложение Марии!
Она опустилась перед Джейн на колени, и в состоянии крайне тревожного возбуждения на ее лице раз в кои-то веки появилось даже что-то материнское.
– И еще я хотела тебе сказать… хотела извиниться за то, что там… тебя не поддержала. Умоляю, прости меня!
Джейн уставилась на мать. Раньше ей никогда не приходилось слышать из ее уст просьбы о прощении, и как теперь реагировать, она решительно не представляла.
– Все это не имеет значения, – произнесла она наконец. – Ведь корона так стремительно перешла из рук в руки, верно? Никто не сопротивлялся.
Леди Фрэнсис склонила голову.
– Весь Тайный совет отвернулся от тебя. Дадли тоже нас предал. Как только Мария прибыла, он тут же присягнул ей на верность, хотя это для него и значило потерю должности лорда-председателя Совета, и заявил о готовности преследовать эзианство. Он объявил себя убежденным единосущником. И все у него вышло на словах так ловко, будто он с самого начала только тем и занимался, что расчищал Марии дорогу к власти. Но бог с ним, сейчас не до Дадли. Речь идет о тебе. Согласись на условия Марии. Еще не поздно. Жизнь в изгнании все же лучше, чем… это.
– Нет.
– Джейн, сейчас не время показывать свое упрямство.
– Это не упрямство. Это дело чести. Я не стану отрекаться от Гиффорда и от эзиан – в том числе от вас, матушка, – у Джейн пересохло в горле, и она закашлялась.
Леди Фрэнсис бросила торопливый взгляд на дверь в страхе, что их кто-нибудь услышит.
– Неблагодарная девчонка. Ты сама не знаешь, что говоришь. Я не эзианка.
– Эзианка, и мне это известно. Еще много лет назад я услышала, как вы говорили об этом с отцом.
Мать покачала головой, словно собиралась оспорить слова Джейн, но потом глубоко вздохнула и прошептала:
– Я ненавижу себя за это. Я никогда не превращаюсь, если только мне удается остановить процесс. Стараюсь затолкать эту часть себя как можно глубже, пока она не будет похоронена навсегда. Это против природы!
– И все же это часть вас, вы сами сказали, – с жаром подхватила Джейн. – В одной из книг об эзианах я читала, что давным-давно, в древности, все люди обладали способностью принимать животный облик. Все были эзианами. Это считалось естественным свойством человека. И божественным даром.
– Глупости! – Лицо матери приобрело ледяное выражение. – Все эти проклятые книги наполнили твою голову всяким вздором! Мне давно следовало их сжечь. Возможно, тогда мы не попали бы в такую беду.
На мгновение Джейн прикрыла глаза. Затем напрягла затекшие мышцы и с усилием встала на ноги.
– Матушка, прошу вас, больше не предлагайте мне проклясть эзианство. Я не передумаю.
Из коридора послышались голоса. Леди Фрэнсис снова метнула взгляд через плечо на дверь.
– Кажется, время почти вышло, – сказала Джейн. – Пора прощаться.
– Умоляю, Джейн! – Мать схватила ее за плечи. – Зачем ты сама идешь на смерть? Она никому не принесет добра, а вся наша семья погибнет. И я тоже. Я потеряю Брэдгейт. Я потеряю все!
– Простите, что не могу этому помешать, – твердо произнесла Джейн. Она тоже любила Брэдгейт, но честь была для нее дороже. – Вы знаете, где держат Гиффорда?
– На закате его увели в башню Бошана
[20]. Больше мне ничего не известно.
– Мне нужно его видеть. Можете вы передать мою просьбу?
Леди Грей покачала головой.
– Единственный способ с ним встретиться – это отречься от него. Но и в этом случае ты увидишь Гиффорда лишь горящим на костре.
Тут подоспели стражники и, не говоря никому ни слова, вывели леди Фрэнсис из комнаты. Джейн снова осталась одна.
Тюремная камера будто сжалась вокруг нее. То отчаяние, что она испытывала раньше, показалось ей каплей в океане. Одной звездой в целой Вселенной. Ее бросила собственная мать. Бросила, оставила – что бы она там ни говорила.
Во всем мире остался только один человек, о котором Джейн могла думать, – Гиффорд, запертый в каземате башни Бошана, так недалеко от Куинс-хауса и в то же время – все равно что на другом конце земли.
Джейн опять сползла на пол и окунулась в пучину горя, отчаяния, уныния, подавленности и…
…И вдруг прямо над ней зажегся яркий белый луч, от которого у нее словно звезды из глаз посыпались.
Когда же, наконец, к ней вернулось нормальное зрение, все вокруг было другим. Во-первых, комната стала больше, во-вторых, Джейн чувствовала себя… Забавно. Она чувствовала себя гораздо ниже (что само по себе уже о чем-то говорило) и какой-то продолговатой. При этом Джейн стояла на четырех точках опоры, и позвоночник ее странным образом выгнулся. А главное – обоняние! Острейшее. Кругом стоял какой-то кислый – как от немытого человеческого тела, мускусный дух.
