Звуки голосов где-то далеко внизу, под ней, прохлада каменного пола под мягкими… лапами – все это казалось невероятным.
Она в кого-то… превратилась!
Она эзианка.
Она эзианка!
Джейн запрыгала по комнате в какой-то безумной пляске, так яростно мотая головой из стороны в сторону, что вскоре врезалась в стену. Нимало не смутившись, она издала невнятный тихий звук и затанцевала снова. Всепоглощающее ощущение счастья переполняло ее. Она эзианка, настоящая эзианка! Ей всегда так хотелось быть ею. В кого она там превратилась? Да неважно. В кого-то маленького и пушистого (ей не составляло труда извернуться так, чтобы увидеть свое тело, но составить о нем общее биологическое представление, базируясь лишь на беглом осмотре со слишком близкого расстояния, было нелегко), причем наделенного лучшим обонянием, слухом и танцевальными способностями, чем у кого-либо из людей, – даже несмотря на то, что, танцуя, ей случалось больно ударяться о стены. Вот Гиффорд позабавился бы, увидев ее!
Гиффорд…
Чувство восторга резко угасло – Джейн вспомнила о своем затруднительном положении. Тем более что теперь, когда она обернулась… каким-то животным, ее, скорее всего, тоже сожгут на костре.
Однако ее звериная сущность миниатюрна, и, вероятно, из этого удастся извлечь какую-то пользу.
Она ринулась к двери. Под ней зияла довольно широкая щель – через нее почти что пролез бы человеческий кулак. Кулак почти что пролез бы, а Джейн, может, пролезет вся? Она сунула мордочку под дверь. Голова и «плечи» прошли как по маслу, а вот остальные части туловища слегка подзастряли. Очень неприятно… Но Джейн протискивалась, карабкалась, барахталась и толкалась до тех пор, пока пробкой не вылетела с обратной стороны.
Коридор был освещен поярче, чем комната. То есть для человеческого глаза и здесь царил полумрак, но в новом образе Джейн видела лучше – правда, только в радиусе нескольких метров. То, что дальше, выглядело нечетким и каким-то необычайно плоским, а кроме того одноцветным – все вокруг было серым, только некоторые предметы отбрасывали слабое красное свечение – например, факел на стене.
В общем, выходило, что зрение у нее теперь не такое уж завидное, но, с другой стороны, она была крошечной, два вершка от пола – так зачем ей дальний обзор? У нее теперь есть другие органы чувств. Получше.
Джейн засеменила к краю верхней ступеньки и замерла, глядя вниз. То, что не составило бы для нее никакого труда в человеческом обличье, теперь оказалось весьма затруднительным. Она не могла просто сделать шаг вниз.
Бывшая королева прижала животик к каменному полу и, оттолкнувшись обеими задними лапками, соскользнула с верхней площадки первого лестничного пролета. Пушистое тельце неуклюже шлепнулось у его подножия. Так она продвигалась все дальше и дальше, пока наконец не приспособилась получше управлять непослушными задними конечностями. Тогда дело пошло быстрее.
Еще у первой «остановки» она наткнулась на стражников и обнаружила, что ростом она им чуть выше щиколотки. С большим усилием преодолев искус исследовать все их захватывающие, такие приятно земные запахи, Джейн благоразумно пронеслась мимо них так быстро, что ее не заметили.
По мере того как она спускалась по лестницам, голоса внизу делались все явственней и громче. Гвардейцам там, возле первого пролета, они были не слышны, но то ли дело ее новые ушки. Просто замечательные. И, наверное, очень симпатичные…
Один из голосов принадлежал Дадли – Джейн в этом не сомневалась, хотя в нынешней ее сущности он звучал как-то подавляюще, ошеломляюще – с обертонами, незнакомыми ей по бывшему человеческому слуху.
– Что там у вас? – спросил герцог.
– Я достал тело, – ответил кто-то. Голос тоже знакомый. Королевский лекарь? Она никак не могла припомнить его имени.
– Очень хорошо. – Дадли чихнул и принюхался. – Заверните его в саван. Никому и в голову не придет, что это не Эдуард.
Джейн замерла. Вся шерсть на ее тельце, похоже, встала дыбом.
Значит, тела Эдуарда у них нет?
– Его еще не нашли? – спросил между тем доктор. – Мое средство уже должно было его прикончить. Без противоядия он никак не мог выжить.
Дадли вздохнул.
– Он был болен. Ранен. Голоден. Не мог человек в таком состоянии исчезнуть без следа…
Голоса становились все тише – видимо, их обладатели удалялись по лестнице.
Джейн крадучись добралась до последней ступеньки, ее крошечное сердечко бешено колотилось. Эдуард отравлен? Его отравили по приказу Дадли? А что… потом? Он спасся, бежал?
При одной этой мысли в ней все всколыхнулось от радости. Как легко отчаяние сменяется надеждой, – отметила Джейн про себя.
Добравшись до основания винтовой лестницы, она заглянула за угол. Открывшийся ее взору зал был огромен, но сейчас пуст. Если держаться в тени, идти у стеночек, ее, пожалуй, никто не заметит. Надо надеяться. И – бежать прочь из Тауэра. Найти Эдуарда.
Но сперва, конечно же, выручить своего верного коня.
Глава 18
Гиффорд
Сожжение на костре. Более неприятного способа покинуть этот мир и представить себе нельзя, подумал Ги. Когда ему только исполнилось пять лет, он присутствовал на одной такой казни. В 1538 году Джон Ламберт был изобличен как эзианин: узнав, что Фредерик Кларенс написал памфлет против эзианской магии, он превратился в пса и немедленно сожрал рукопись, чем заставил автора в гневе воскликнуть: «Мою работу собака съела!»
Ламберта приговорили к сожжению, и лорд Дадли настоял, чтобы его дети посетили это зрелище. Потом он еще сказал Ги, что этим колдунам – знатокам и любителям древней магии – нельзя доверять и страна бы только выиграла, если бы всех их постигла участь Ламберта. В то время отец Гиффорда, видимо, искренне так считал.
Все, что запомнил с того дня мальчик, – это страшный крик, продолжавшийся, как ему показалось, целую вечность. И еще запах.
Он посмотрел на пару одиноких свечей, которые тюремщики позволили ему взять с собой в надежно запертую комнату на башне, и постепенно приблизил глаза к фитилю. Никогда еще вещь тривиальная и безобидная не приобретала для него столь зловещего смысла.
Ги поднес к пламени ладонь и с воплем: «Проклятье!» немедленно отдернул ее. За всю свою жизнь он не помнил такой боли. Весьма печально, тут же подумал он, учитывая, что ему уже девятнадцать, а ничего страшнее ожога от свечи он до сих пор не испытывал.
Чего еще ожидать от парня, который чуть не каждую ночь бегал на представления и читал вслух стихи?
Ги вздохнул. Чтобы заглушить тоску, он обычно сочинял стансы, но в настоящий момент у него не было никакой охоты подбирать рифму к выражению «обугленная плоть».
Он внимательно рассмотрел правую ладонь, ожидая увидеть ожог, но, конечно же, ожога не было. Кожа даже не покраснела.
