– Ну что, пусть теперь кто-нибудь посмеет сказать, что супружеская жизнь пресна и скучна, а, дорогая? Но я думал, мы договорились, что ты будешь спокойно сидеть и ждать меня в лесу.
Она не отвечала.
Ги вдруг почувствовал, что передняя часть его рубашки пропиталась кровью и что жена как-то подозрительно притихла.
Джейн никогда не умела вести себя спокойно.
Значит, ей тоже досталось.
Гиффорд сбросил плащ, расстелил его на земле и положил сверху хорька. В темноте он мог рассмотреть только очертания маленького тельца и услышать дыхание – короткое и прерывистое. Юноша пробежал пальцами по боку жены и наткнулся на длинный, глубокий порез. Он оторвал полоску от рубашки и перевязал зверька в надежде остановить кровь.
– Джейн! – дрожащим голосом позвал Ги. – Ради бога, скажи мне только, что ты в порядке.
Естественно, в виде хорька сказать Джейн ничего не могла. Она просто подняла на него взгляд и бессильно обмякла в свертке из плаща.
Из горла ее донесся слабый всхлип.
Позади хрустнули ветки кустарника. Ги резко обернулся и увидел Пэтти.
На секунду перед ним в облаке света предстала обнаженная девушка.
– Другие собаки отстали, – сообщила она, тут же снова став борзой, подбежала к Джейн, понюхала ее и заскулила.
Гиффорд опустил голову на грудь и прикрыл глаза.
– Ах ты, упрямая девчонка! – Он осторожно поднял сверток и прижал его к груди. – Я доставлю тебя в Хелмсли. Только не покидай меня, Джейн. Живи, пожалуйста, живи. Не оставляй меня. Вперед, Пэтти!
Собака резко рванула с места, и Ги помчался за ней с такой скоростью, какой не развивал никогда раньше. Так он бежал во весь дух десять минут, не меньше, но и потом не сильно отстал от Пэтти. Судьба Джейн находилась в его руках. Пришел черед Гиффорда спасать ее.
Глава 22
Эдуард
Собака все лаяла и лаяла. Вот дурная.
Эдуард уже несколько часов лежал без сна. Он пытался задремать, но кровать была неудобной, а перед мысленным взором проносился назойливый хоровод женщин: Мария в пышных, покрытых бархатом юбках сидела на его троне, чем крайне раздражала его. Джейн, запертая где-то в сырой темной камере, оплакивала его, думая, что он мертв, и это ему… ну да, льстило, поскольку мысль о том, что кузина по нему горюет, грела его сильнее, чем он решился бы признать. Да и что такого неуместного в ее скорби по нему – лучший друг как-никак! Однако образ Джейн, запертой в каземате где-то в Лондоне, где он при всем желании не может ей ничем помочь, – этот образ жалил воображение короля словно крапива. А тут еще мелькала Бесс со своими хитроумными планами, которые, однако, хочешь не хочешь, все сводились к одному: Эдуард должен ехать к французскому королю (одному из наименее симпатичных ему людей на свете) и просить о помощи, да и не просить, а, честно говоря, скорее униженно умолять; а королям не пристало умолять и унижаться. И наконец, в его сознании являлась бабушка с отвратительными на вкус настойками и острым как бритва языком – являлась и бесила его тем, что заставляла ощущать себя мальчишкой, который только играет в короля.
И Грейси. Грейси, Грейси, Грейси. Как она сказала? Ей нравится его улыбка…
Приятная шероховатость ее руки в его руке, когда она вкладывала в нее маленькую деревянную лисичку.
Ее штаны – она ведь так и не пожелала сменить их на юбку, как полагалось бы благонамеренной барышне.
Ее палец на его губах там, в сарае. Глаза, в которых всегда огонек опасности и озорства.
Неукротимые пряди волос.
Ее смех.
Конечно, главным образом она вроде как смеялась как раз над ним. Дразнила его. Сбивала его с ног. Не слушалась его повелений, даже таких простых, как «называй меня Эдуардом». Неужели так трудно называть его по имени?
Король чувствовал себя раздосадованным.
Собака продолжала лаять. Ее лай отдавался от каменных стен старого замка гулким непрекращающимся эхом. Эдуард повернулся на бок и рывком натянул на себя спутанное одеяло. Матрас, набитый наполовину шерстью, наполовину соломой, был комковатым. Во дворце он спал на пуховой перине, застеленной тончайшими простынями, под мягчайшими меховыми одеялами. Ему никогда не приходилось самому стирать себе рубашку. И выносить за собой ночной горшок.
И три дня подряд ужинать кроличьим рагу.
– Гав! Гав! Гав! – не унималась собака.
И эти женщины! Его судьбой, делами и помыслами внезапно овладели женщины, причем не скромные и застенчивые барышни вроде тех, что вились вокруг него при дворе. О нет. Теперь он окружен самоуверенными, несгибаемыми женщинами, которых хлебом не корми – дай только им покомандовать.
Жестоковыйными, неприступными женщинами.
А эта чертова собака все никак не заткнется!
«Здесь даже псы и те дурно воспитаны», – подумал он, нахлобучив на голову подушку и прижав ее к уху. Там, во дворце, собаки никогда не лают по ночам. Это не дозволено. Пэтти, скажем, никогда не лаяла… если только все шло как надо, разумеется. Если не случалось ничего неожиданного. Пэтти никогда…
Эдуард сел в кровати.
И естественно, в это самое мгновение лай прекратился. Ночь за окном стала такой бесшумной, что у него, казалось, от такой тишины сейчас лопнут барабанные перепонки. Он напряженно прислушивался. Затем где-то далеко в зáмке хлопнула дверь, и из коридора донеслись приглушенные голоса. Весьма встревоженные голоса.
Эдуард вскочил с постели, быстро натянул брюки и сапоги. Внизу опять захлопали двери. Кто-то со скрежетом поволок по полу тяжелую мебель. Зáмок мог подвергнуться нападению – такая возможность вовсе не исключалась. Если б Мария прознала, что он жив, она бы немедленно послала за ним гвардейцев.
Король огляделся в поисках шпаги, но не нашел ничего, кроме ножа для масла и своей сломанной метлы, – что ж, придется обходиться этим. Он сунул нож за голенище, покрепче сжал ручку метлы, резко распахнул дверь, вышел в коридор…
…И немедленно напоролся на стену невыносимой вони, исходившей явно от бабушки в образе скунса, – вони столь густой, что она чуть не сбила его с ног. Еще один зловещий знак!
Эдуард крадучись спустился по лестнице. Сердце у него бешено колотилось, волосы стояли дыбом. Все постоянное «население» замка составляли семь человек: сам король, Грейси, Бесс, бабушка, кухарка, престарелая фрейлина, исполнявшая обязанности экономки, и совсем уж древний страж ворот, который и меч-то поднимал с трудом. Если за ними явились солдаты, им конец. Мария получит его голову в корзине, не успеет и утро наступить.
В главном зале было пусто, даже в камине не мерцало ни огонька, но голосá Эдуард по-прежнему слышал. Они раздавались со стороны кухонных помещений – точнее, оттуда раздавались грохот и крики. Он осторожно приоткрыл дверь.
