– Ну вот, как мы и говорили. – Грейси перевела взгляд с Джейн на Гиффорда, который все еще пощипывал траву. – Его стремления превратиться в пустельгу оказалось достаточно. Это получилось по велению сердца.
Джейн была вполне уверена, что ее сердце велело ей воплотиться в хорька, но ничего не происходило. Две ноги. Вертикальное положение. Шерсти нет. Глаза уж точно не бусинки.
Она ткнула Ги в бок.
– Ну, а ты как? Стараешься хоть?
Он поднял голову и снова склонил, чтобы она потрепала его за ушами.
– Да что ты, в самом деле! – Джейн сделала шаг назад и скрестила руки на груди. – Неужели не хочешь человеческими глазами посмотреть на свет дня? Если дело только в желании, почему же ты не желаешь?
Гиффорд не обратил на эту тираду никакого внимания и отошел в сторону, видимо, вполне удовлетворенный своей лошадиной сущностью.
Тем временем Эдуард самозабвенно парил в вышине, падая камнем к земле и снова взмывая вверх. Потом он издал победный соколиный клич и скрылся за деревьями.
– Прослежу-ка я лучше за ним, – вызвалась Грейси. – Кажется, он опять поймал свою «радость полета».
Прямо на глазах у Джейн, бабушки и Гиффорда, который, впрочем, затрусил в поле, не обращая на дам более никакого внимания, она выскользнула из штанов и обернулась лисой с такой скоростью, что Джейн не успела даже возмутиться.
Рыжеволосая девушка повернулась к старухе.
– Ну, и что теперь?
Эдуард стал птицей и резвится вовсю. Гиффорд – конь, и его все устраивает. Грейси и бабушка умеют менять форму, когда захотят, и не понимают, почему у Джейн это не получается. Она и сама старалась понять – почему?
– Попробуй еще раз, – посоветовала старая королева. – А то превращусь в скунса и оболью тебя с головы до ног.
Джейн закрыла глаза. Представила себя хорьком. Все сердце вложила в эту картину.
– Ты только носом дергаешь, и ничего больше, – заметила бабушка.
– Тсс… – Джейн по-прежнему пыталась «влезть в шкуру» хорька.
– Да нет же, ты просто корчишься.
Джейн издала вздох разочарования.
– Что ты мяукаешь? – брезгливо поинтересовалась старушка.
Девушка сжала кулаки и топнула ногой. Она хотела кричать, но сдержалась и вместо этого лишь прошептала очень искренне и серьезно:
– Я так отчаянно, отчаянно хочу стать хорьком. Прямо сейчас.
Но всякий раз, открывая глаза, видела себя по-прежнему в человеческом облике.
А на следующее утро проснулась хорьком. Потому что превратилась в зверька… в свое время. Когда солнце опустилось за горизонт. Как всегда.
Грейси и бабушка могли пренебрегать фактами сколько им угодно, но Джейн-то знала: проклятие есть проклятие.
Она лежала, свернувшись на подушке рядом с головой Гиффорда. Он чуть храпел – так тихо, что, будь она человеком, ничего не услышала бы, но хоречий слух гораздо острее, и для него этот храп гремел словно гром. Чтобы заставить его затихнуть, Джейн потянулась и потерлась носом о веко мужа.
Ги глухо закряхтел и отмахнулся.
Она снова потерлась.
– Холодно, – проворчал он сквозь сон.
Она легонько ущипнула его за нос.
Он вздрогнул и вскочил – сон слетел с него мгновенно.
– Миледи! Если вы хотели меня разбудить, вам это удалось. Но зачем же нос мне откусывать? – Впрочем, он нисколько не сердился и даже улыбался.
Джейн тихонько заурчала, будто хихикая, и стала скакать и приплясывать на кровати – на упругом матрасе прыжки у нее получались необыкновенно высокими.
– Весьма легкомысленно, миледи. Но очаровательно, – рассмеялся Гиффорд и, извинившись, вышел из комнаты. – Я вернусь, как только вы завершите превращение.
Пару минут спустя она уже вновь была девушкой. Все как обычно – солнце взошло, и таинство свершилось без всяких усилий с ее стороны. Просто необъяснимо: как это она до сих пор не может и на йоту приблизиться к управлению своим эзианским естеством.
Джейн едва успела натянуть свое подержанное платье, как Ги, постучав в дверь, вернулся в спальню.
– Помочь со шнуровкой? – жизнерадостно поинтересовался он.
– Да. Спасибо. – Она повернулась, подставив ему многочисленные тесемки и ленты на спине.
Муж легким движением перекинул копну рыжих волос через ее плечо, на мгновение задержав на нем руку, а потом приступил к делу.
– Все что угодно для моей любимой жены.
Ему начинало нравиться слово «жена». Особенно как оно звучало в его собственных устах.
– Ну, какие планы? – спросил он, застегивая крючок у самой шеи и скользя пальцами между ее лопаток. – Какие твердыни мы штурмуем сегодня?
– Никаких, но завтра нам предстоит отправиться в дальнюю дорогу – во Францию. Надо собрать вещи.
– Я и не знал, что у нас есть вещи, которые можно собрать. – Он затянул шнурки на заднем вырезе платья – туго, но не слишком. Джейн с удовольствием это отметила.
– Бесс обещала подыскать мне наряд получше. Поновее, – объяснила Джейн. – Чтобы можно было появиться в нем при французском дворе. Эдуард хочет, чтобы я была рядом, когда он обратится со своим призывом к королю.
Гиффорд прочистил горло.
– А, понятно. Эдуард хочет взять тебя с собой. – Он закончил возиться с платьем и отступил на шаг. – Готово.
– Это вполне логично, учитывая, что я, если нужно, могу подтвердить его необычную историю.
– Конечно, конечно, – сухо отозвался Ги. Вид у него стал какой-то отсутствующий. – Ну ладно, солнце уже почти встало. Мне пора.
Джейн бросилась за ним к двери.
– Ги, подожди…
– Доброго вам дня, миледи. – Он выскочил в коридор, на ходу срывая с себя одежду.
– Доброго дня, – разочарованно сказала она ему вслед.
Через мгновение он уже стал конем. Она видела в окно, как Ги рысцой проскакал по саду и перепрыгнул через полуразрушенную стену в той части, где она становилась пониже.
Джейн вздохнула.
С тех пор как они бежали из Лондона, Гиффорд относится к ней как-то странно.
То есть по большей части предупредительно и тепло. Иногда поддразнивает, но так, чтобы ни в коем случае не задеть по-настоящему. Называет ее ласковыми именами вроде «дорогая» и «милая». Странно, что это производит на нее такой сильный эффект. Не должно бы. Но производит. Когда он рядом, ее дыхание учащается, сердце стучит сильнее и ладони увлажняются. И ей часто хочется, чтобы он все время оставался в облике человека, – тогда они и днем были бы вместе.
Однако случаются моменты – особенно если рядом Эдуард, Бесс или бабушка, – когда Ги отгораживается стеной молчания, и челюсти у него сжимаются так, что не приходится сомневаться: он злится. Возможно, муж винит ее во всем, что произошло?
