– Да, – ухмыльнулась Джейн, – имеется.
Первоначально Эдуард собирался штурмовать столицу на рассвете, но согласно новой, во всех деталях отработанной диспозиции Джейн войска не должны были двигаться с места до наступления ночи – в это время легче проникнуть в Тауэр незамеченным. Кроме того, у них останется целый день на подготовку.
– Мне надо попрактиковаться, – заявила Джейн, когда они с Гиффордом вернулись в свою палатку, чтобы наконец хоть немного поспать. Она развесила на одной из перекладин плащ в виде занавеса и разделась. Последовала серия вспышек: девушка несколько раз обратилась в хорька, а потом обратно в девушку. Удивительно, как это оказалось легко теперь, когда она поверила в свои силы. Когда постигла раз и навсегда веления своего сердца.
– Ну и иллюминация, – заметил Ги с другой стороны импровизированной портьеры. – Ты, небось, соседям спать не даешь своим «светопредставлением».
Чем шутки шутить, лучше бы он сам попробовал овладеть своими сущностями, подумала она. В человеческом обличье Гиффорд принес бы завтра гораздо больше пользы. Да и по многим, очень многим другим причинам ей хотелось, чтобы наступающие сутки он провел рядом с ней.
Джейн сделалась хорьком и взобралась по его ноге и боку до самого плеча.
Ги потрепал ее по шерстке.
– Бесподобно, дорогая. Теперь можем, наконец, укладываться?
Она собиралась было предложить попрактиковаться и ему. Но если б он хотел, то сам бы это сделал. Попробовал бы.
Однако, поскольку он не пробовал, она вновь превратилась в девушку, оделась, и вместе они кое-как уместились на узком соломенном тюфяке.
– Хорошо-то как, – проговорил Гиффорд, уткнувшись лицом в волосы жены и прижимая ее спину к своей груди. – Спасибо, что не заставила меня спать на земле.
– Всегда пожалуйста, – пробормотала она и подумала: «Даже лучше, чем хорошо». Потом закрыла глаза и попыталась утихомирить лихорадочные мысли. Ситуация показалась ей пугающе знакомой. Это чувство, что завтра они могут встретить свою смерть…
Уже через несколько часов ее пробудило пение птиц. Джейн потянулась и пошевелила пальцами ног: все еще человек.
– Выспалась? – раздался позади нее хрипловатый глубокий голос Гиффорда.
Девушка кивнула и вскочила с походного ложа.
– Не особенно. Но все же лучше, чем ничего.
По правде говоря, она проворочалась на тюфяке почти всю ночь без сна. Сегодня ей предстояло много хлопот.
Гиффорд сел, откинул волосы назад и пригладил их.
– А я не спал. Все думал о том, как ты преодолела проклятие.
Джейн с надеждой посмотрела на него.
– Как ты говорила? По велению сердца?.. – Ги встал на ноги. Одежда его измялась, а на лице он отлежал себе длинную складку.
«Как он очарователен», – подумала она. Если, конечно, так можно сказать о мужчине.
В глазах Гиффорда застыл вопрос, и Джейн знала ответ на него.
– Ги, я… – Слова вот-вот готовы были слететь с ее губ. Почему так трудно их произнести? Ведь надо.
С той самой роковой ночи в загородном доме Дадли в ней зарождалось это чувство, и дальше оно лишь росло и углублялось. И вот теперь, когда она познала тайну обуздания своих сущностей, перед ними вполне может открыться совместное будущее.
Ей так отчаянно хотелось этого будущего.
– Джейн! – Он взглянул в прорезь палатки. – Уже скоро. Солнце встает.
– Не превращайся, – прошептала она. – Останься со мной.
– Я бы хотел, но… – Гиффорд принялся бестолково дергать себя за одежду, пытаясь расстегнуть ворот рубашки и путаясь в пуговицах.
– Не превращайся! – повторила Джейн, дернув его за плечо так, словно это прикосновение могло рассеять чары.
– Прости, Джейн. Я, честное слово…
Она обхватила руками его лицо и поцеловала, запустив пальцы ему в волосы и прижимаясь все теснее.
– Будь со мной, – умоляла она, почти не отнимая губ от лица мужа. – Не меняйся.
На мгновение он отшатнулся, и глаза его расширились в удивлении.
– Джейн, – выдохнул Ги, – я…
– Не превращайся, – она подняла на него взгляд. – Пожалуйста.
– О, Джейн, – он поцеловал ее.
Сперва робко, потом решительней она притянула его к себе и впилась губами в его губы. И казалось, он откликнулся на ее ласку. Девушка ощутила, что его тело прильнуло к ней как-то… по-другому. Одна рука прикоснулась к ее щеке, другая опустилась ей на плечо. В его лихорадочном, отчаянном поцелуе Джейн прочла горячее желание остаться человеком. Он словно длил, растягивал, как мог, это волшебное мгновение.
Но затем…затем он вдруг дернулся назад, рванул с себя рубашку, и ослепительный белый свет объял его.
– Нет! – Глаза Джейн наполнились слезами.
Потом свет померк. Перед ней стоял Гиффорд-конь.
Девушка прижала ладони ко рту, чтобы сдержать глухие рыдания.
Он понурил голову.
– Ничего, ничего, – дрожащим голосом произнесла она после долгого молчания. – Овладеть искусством осознанного пресуществления очень трудно. Даже бабушка говорила, что ей это не сразу удалось, помнишь? Потом попробуешь еще. Когда отдохнешь получше.
Она подошла к выходу, чтобы раздвинуть для него пóлы палатки.
– Увидимся позже, – сказала она. – Сегодня вечером.
Проходя мимо, он даже не посмотрел на нее. Просто удалился. И она осталась одна в замкнутом пространстве, откуда еще не успел выветриться слабый лошадиный запах.
Джейн уставилась на скомканные одеяла, укрывавшие их обоих еще несколько минут назад. Ей очень хотелось плакать. Наверное, она слишком понадеялась на силу его желания. Что, если чувства Ги к ней не так сильны, как ее к нему? И именно поэтому он не остался в человеческом теле? Она так старалась. Они целовались. Но этого не хватило.
Ее не хватило.
Весь день Джейн с нетерпением ждала заката.
Гиффорда она не видела, разве что мельком замечала, как он носится с другими лошадьми по полю или отдыхает в тени. Что творилось в его голове, догадаться не представлялось возможным. Да и некогда было особо гадать.
Столько всего нужно было переделать до наступления ночи.
Когда солнце уже почти село, Джейн отправилась к королевскому шатру. Рысью подбежал Ги (его гнедая шкура блестела в медовом вечернем свете), но тут же исчез в шатре, не обратив на жену ни малейшего внимания.
Сердце у нее упало.
Она окинула глазами лагерь. Шла подготовка к битве. Воины облачались в доспехи, пристегивали щиты, укрепляли мечи. Стрелки́ проверяли луки. Кавалерия седлала коней. Те, кому не предстояло непосредственное участие в бою, распахивали пошире палатки, чтобы принимать раненых.
