– Слушайте, никто из нас случаем в конский навоз не наступил, а? – спрашивает Том на подходе к западной колоннаде, а потом приподнимает ногу и внимательно рассматривает подошву.
Я следую его примеру и затыкаю нос. К моему левому ботинку и впрямь прилип зловонный ком навоза, смешанного с подгнившей растительностью.
– Вот же черт!
Том и Майлз так и покатываются со смеху, отмахиваясь от мерзкой вони, а я принимаюсь яростно вытирать подошву о траву, бормоча столь грубые ругательства, что моя несчастная матушка, заслышав их, наверняка упала бы в обморок.
– Вот это «аромат», с ума сойти! – восклицает Том.
– А я уж было решил, что это воняет твоя театральная наследственность, – со смехом добавляет Майлз.
Я застываю как вкопанный.
Внутри просыпается грозный вулкан ярости – ничего подобного я еще не испытывал с тех самых пор, как уехал из Ричмонда. Кровь в венах вскипает, по телу пробегает дрожь. Слова Майлза эхом звучат у меня в голове.
«А я уж было решил, что это воняет твоя театральная наследственность!»
Бросив купленную книгу на землю, я со всей силы бью Майлза под дых. Он тут же сгибается пополам. С губ его капает слюна. Улучив момент, я даю ему кулаком в подбородок – во мне просыпается старый боксерский инстинкт. Эта сволочь падает на траву, и я наваливаюсь сверху, словно дикий пес, метя обидчику в глаз, но он уворачивается и с силой хватает меня за плечи, тяжело дыша и обжигая мне лицо своим дыханием. Во мне всего пять футов и восемь дюймов роста, а в нем – почти шесть, так что эта тварь крепко обвивает меня своими жирафьими ногами, опрокидывает на спину и наваливается сверху так, что я даже вздохнуть больше не могу. Я пытаюсь сбросить его с себя, но он хватает меня за запястья и прижимает мои руки к земле. Я извиваюсь, силясь скинуть его, но всё тщетно.
Том то и дело выкрикивает наши имена – то ли чтобы нас успокоить, то ли чтобы подбодрить.
– Ну ладно тебе, уймись, – говорит Майлз. – Извини. Я не хотел тебя обидеть.
– Ну ты и сволочь, Майлз! – цежу я сквозь зубы, с силой дергая локтями и ногами. – Я уймусь только тогда, когда выбью из твоего грязного рта все зубы, сукин ты сын!
Его могучий кулак летит на меня и со всего размаха врезается мне в нос. Я чувствую жгучую, нестерпимую боль, а когда рука Майлза вновь взлетает в воздух, я замечаю свою кровь у него на костяшках.
Тоже увидев у себя на пальцах кровь, он пошатывается и морщится, а потом слезает с меня, вскинув руки.
– С меня довольно.
Я со сдавленным стоном перекатываюсь на левый бок. Жгучая боль разъедает мне ноздри, будто кислота.
Майлз бросает мне носовой платок.
– Дышать можешь?
Говорить я не в состоянии, так что молча затыкаю нос куском ткани.
– Я пошел к себе в комнату, господа, – заявляет Том и торопливо нас покидает. – Смотрите профессорам не попадитесь. Если кто увидит кровь – вас исключат.
– Может, врача позвать? – спрашивает Майлз.
Стиснув зубы, я качаю головой, моля Бога, чтобы болезненное жжение как можно скорее утихло.
Майлз присаживается рядом.
– Я вовсе не хотел оскорбить твоих родителей, Эдгар, – говорит он. – Прости меня. Иногда я страшно тебе завидую.
Я поднимаю на него удивленный взгляд.
– Чему тут завидовать, черт побери?
– Как это чему? – фыркнув, переспрашивает он. – Ты себя со стороны видел, По? Ты же неподражаем. Ты непросто мгновенно запоминаешь все эти чертовы стихотворения, которые нам задают учить, но и знаешь всю их историю. Господи, да ты целых пять лет прожил в Англии, смог погрузиться в ее культуру, а еще ты без труда очаровываешь женщин! Ты чертовски красив и силен, как показал недавний всплеск твоей ярости… – Майлз потирает челюсть и пробует ей пошевелить. Его движения скованны, видно, что ему очень больно. – А еще ты наделен непревзойденным талантом, о котором я могу только мечтать.
– При этом я всего лишь сын бродячих актеров, и ничего больше, – с болезненным стоном отвечаю я.
– Сказать по правде, это обстоятельство только придает тебе шарма, Эдди, – с тихим смехом признается Майлз. – В Ричмонде нас всё пытаются убедить, что театр – это обитель дьявола, мерзость пред лицом Господним, но я-то знаю, что это ложь. И прошу у тебя прощения.
– Я тебя прощаю, – с кивком отзываюсь я. – Но больше не смей оскорблять моих родителей.
– Ни за что.
– И не рассказывай никому о моем происхождении. В этих стенах оно значит всё, а я ведь всего-навсего был взят на воспитание состоятельными людьми.
– Слава богу, что тебе встретилась такая щедрая и мудрая семья.
– Всю мою жизнь мой, как ты выразился, «мудрый» приемный отец без устали твердит мне, что в любой момент может выгнать меня на улицу, – распахнув глаза, говорю я. – Он хочет, чтобы я пал пред ним ниц в благодарность за его великодушие, бросился руки ему целовать и так далее.
– Ох. – Майлз садится поудобнее, повернувшись так, что я теперь вижу огромный синяк, оставшийся у него на скуле после моего удара. – Я ведь не знал, что всё так обстоит. Прости.
Я вновь закрываю глаза.
– Слушай, – легонько похлопав меня по плечу, продолжает Майлз. – А когда мы снова увидим твою мрачную музу?
Его вопрос изумляет меня куда сильнее, чем оскорбительное упоминание моего происхождения. Не без труда приподнявшись на локтях и судорожно дыша, я сажусь. Голова кружится. Окровавленный носовой платок прилип к носу, так что его не нужно уже придерживать.
Заметив это, Майлз не может сдержать смеха.
– Фу, какая гадость!
– Это ты о моей мрачной музе?
– О нет, она у тебя чудесная. Ты бы почаще с нами делился своими фантастическими и жуткими историями, что ли.
Согнувшись пополам, я снимаю с лица платок, стараясь прогнать головокружение глубоким и медленным дыханием.
– Я и не думал, что вам интересны жуткие истории. Мне казалось, вы больше любите юмористические рассказы и памфлеты.
– По, да тут каждый второй пытается прослыть юмористом и острословом. Но только тебе под силу зачаровывать толпы своими странными, таинственными рассказами. Верни музу, прошу.
– Я прогнал ее.
– Ну так найди!
– Думаю, уже слишком поздно.
– Но ты ведь наделен даром слова! – Слегка пошатываясь, Майлз встает на ноги и протягивает мне руку. – Если кто и может призвать сбежавшую музу, то только ты, мой друг!
Глава 28
Линор
Небеса так светлы и прекрасны,
Нежен шелест весенней листвы,
Юной, яркой весенней листвы,
Все здесь теплому маю подвластно.
В этой самой Обители Грез,
Где озера, горы и сосны
В окруженьи туманных холмов,
Наш поэт судьбу свою ищет,
Идя кромкой тенистых лесов…
Глава 29
Эдгар
Немного оправившись после драки с Майлзом, подлечив раны и успокоив уязвленную гордость, я иду на прогулку в ущелье меж холмами, возвышающимися за университетом, – в роскошное и умиротворяющее царство трав и деревьев возрождающихся после зимней смерти. Над головой – сети молодой листвы, отовсюду – серенады птиц.
