– Рад вас видеть, – начинаю я, закрыв за собой дверь. – Какими судьбами в Шарлоттсвилле?
– Я ведь упоминал, что заеду сюда по рабочим делам. А почему у тебя волосы мокрые?
– Да купаться ходил, – отвечаю я, проведя ладонью по волосам.
– Не холодновато еще купаться?
– Прохладная вода очень бодрит. – Я снимаю пальто, не сводя глаз с пера, притронуться к которому мне сегодня, видимо, не удастся. – Как поживают матушка и тетушка Нэнси?
Отец отодвигает кресло от стола и со вздохом опускается в него, хрустнув коленями.
– Мама снова больна.
– Что с ней?
– Кашель, как, впрочем, и всегда. Сильное беспокойство. Плаксивость.
– А врач ее осматривал?
– Ну разумеется. Как и всегда. – Опершись локтями на стол, отец потирает высокий лоб. Готов поклясться, с нашей прошлой встречи он стал еще на пару дюймов выше! – Ты прилежно учишься?
– Стараюсь. – Я опускаюсь на кровать, ощущая, как силен исходящий от меня запах речной воды. – На прошлой неделе я даже удостоился похвалы профессора Блеттермана. Он задал нам перевести поэму Тассо, но получилось это у меня одного. Он весьма лестно отозвался о моем исполнении.
– Выходит, занятия иного рода не слишком тебя отвлекают?
– Какие еще «занятия иного рода»?
Он кивает на стену, изрисованную драконами, призраками и другими фантастическими существами, оскалившимися в жутких гримасах.
– Скажи-ка, уделяешь ли ты учебе столько же времени, сколько этим праздным… рисункам? – понизив голос, спрашивает отец. Последнее слово он произносит таким тоном, будто не уверен, что мое творчество его вообще достойно.
– Да, отец. Сказать по правде, я делаю большие успехи. Думаю, что закончу семестр лучше всех однокурсников.
Он с подозрением косится на меня.
– Ты это всерьез или просто похвастать решил, а, Эдгар?
– Нет, сэр. Мои дела и впрямь идут как нельзя лучше, – отвечаю я, сложив руки на коленях. – Вот только… – Я нервно сглатываю. – Мне не хватает денег на повседневные расходы.
Что-то недовольно проворчав, отец поднимается на ноги.
– О деньгах поговорим позже. Пойдем, покажешь мне университетские владения. Ротонду, смотрю, уже почти достроили.
Печально улыбнувшись, я киваю – не потому что согласен с его наблюдением о ротонде, а потому что чувствую, что нам и впрямь предстоит непростой разговор о деньгах.
– Да, ротонда скоро откроется. Сейчас в нее переносят библиотечные книги.
Отец подходит к двери и берется за ручку.
– Ну что, пойдем прогуляемся на свежем воздухе. А то у тебя вся комната углем пропахла, просто дышать нечем. Надеюсь, стихи-то ты не сочиняешь, а?
Торопливо отворачиваюсь от своего пера и чернильницы.
Я часто на рассвете дней
Любил, скрываясь от людей…
– Эдгар?!
– Я блестяще учусь. Это самое главное.
Он нерешительно поворачивается к стене и подходит ближе к жуткому портрету миссис Стэнард и смотрит на него выпученными, встревоженными глазами, нахмурив кустистые брови. Каждым шагом по половицам он словно втаптывает в грязь мое сердце.
В глухой забраться уголок,
Где был блаженно одинок
У озера, средь черных скал…
Он прикасается к стене, а потом встревоженно смотрит на меня. Гадает, наверное, что за болезнь поразила мой разум. Пытается осмыслить глубину моего порока.
– Какой же ты странный юноша, Эдгар, – задумчиво замечает он.
Это наблюдение вызывает у меня невольную улыбку.
– Скажи, что заставило тебя запечатлеть столь страшные образы? – спрашивает он.
– Отец, вы смотрите на меня как на безумца.
– А то жуткое создание, которое носилось по улицам Ричмонда в феврале, этот мерзкий беспомощный призрак – случаем, не твоя муза?
Мысленно покидаю спальню тем же путем, каким сюда пришел, отматывая время назад: встаю с постели, спиной вперед выхожу за дверь и пересекаю Лужайку в обратном направлении.
ГЛУБИНЕ в МОГИЛА ждала…
Так я и продолжаю свое мысленное путешествие: добираюсь до границы университетской территории и поднимаюсь по холмистому склону, заросшему деревьями гикори и тополями, погрузившись в рифмы и в мысли о тоске и смерти – о моем прекрасном новом стихотворении «Озеро».
– Ричмондский призрак – это легенда, отец, – отзываюсь я. – Мало ли жутких историй люди выдумывают. Никто меня не подстрекал рисовать эти мрачные и фантастические картинки. Это всё плод моего воображения. Так я отдыхаю от учебы. А ведь мог бы избрать куда более пагубные пристрастия.
Отец едва заметно кивает.
– Да, пожалуй. Пьешь ты, надеюсь, не много?
– Могу пропустить бокальчик, но не более того. Я знаю меру.
– Молодчина!
– Кстати, студенты поговаривают, что отцы-южане часто прощают своим сыновьям университетские драки.
– Ну, я-то родом вовсе не с юга, – напоминает отец с заметным шотландским акцентом. – И поощрять дебоширов не согласен.
– Знаю, – со вздохом отзываюсь я, встаю и набрасываю на плечи пальто. – Знаю. Ну что, пойдем посмотрим на ротонду?
Неподалеку от колоннады, которую мы с отцом пересекаем, идет ожесточенная драка. Два студента, в которых я тут же узнаю обитателей «Буйного ряда», где комнаты сдаются значительно дешевле, колотят друг друга, повалившись на землю. Их форма смялась и запачкалась, к ней пристали травинки. Они так грязно ругаются, что отец смущенно краснеет.
– Ах да, кстати, – обращаюсь к нему я. – У меня до сих пор нет формы.
– Ее сейчас шьют в Ричмонде. Скоро я тебе ее вышлю.
– Благодарю.
Один из парней вскрикивает от боли и вопит:
– Он меня за ухо укусил! Боже! Прекрати!
Папа вздрагивает.
Я еле сдерживаю смешок. Подумать только, невозмутимый и хладнокровный делец испугался юных интеллектуалов!
Впереди мелькает юношеская фигура в шляпе, украшенной перьями, и я невольно содрогаюсь, испугавшись, что это Гэрланд.
– Что такое? – спрашивает отец. – Ты так побледнел…
Я вдруг понимаю, что резко остановился в тени одной из колонн. Отец так и пялится на меня, и вид у него страшно самодовольный, но и сквозь эту маску проступает его душевная мерзость. Одному Богу известно, сколько его внебрачных детей сейчас бегает по Ричмонду. И сколько денег он высылает директорам разных школ в уплату за образование его незаконных отпрысков – таких, как, скажем, рыжеволосый Эдвин Кольер, который когда-то учился у мистера Эвинга вместе со мной. Родители наших одноклассников вечно шептались о том, что Эдвин – просто копия моего приемного отца и как удивительно, что малыш Эдгар ни капельки не похож на человека, которого он зовет папой.
