Где был блаженно одинок
У озера, средь черных скал…
– Я подумываю потушить ее свет после нашей завтрашней встречи, – с трудом говорю я. – Это будет своего рода прощальное представление перед расставанием с Западной Лужайкой и моими жуткими фантазиями…
Гэрланд с подозрением хмурится.
– А не врешь ли ты часом?
Усилием воли заставляю себя не смотреть на холмы, скрывающие мою «зловещую ведьму», как ее назвал Гэрланд. Я не позволю ему и пальцем к ней притронуться! Пускай он и дальше вдохновляет меня на сочинение беспощадных пародий и сатир на тех, кто меня презирает или пользуется незаслуженным почетом, – ведь моя душа и в самом деле временами желает именно этого! Но я ни за что не допущу, чтобы он помешал мне нырнуть во мрак и обессмертить мою Елену.
– Это чистая правда! – восклицаю я и похлопываю его по плечу. – Ты мне очень пригодишься, когда я переберусь в «Буйный ряд», О’Пала, я уверен в этом. Так что не завидуй Линор – ведь это ее последний выход. Когда я перееду, мы с тобой непременно встретимся. А до той поры уж найди, чем себя занять.
Он со всей серьезностью протягивает мне руку для рукопожатия. Я сжимаю его пальцы, стараясь держаться как можно увереннее, а внутри, словно беспокойный червь, копошится тревога. Такое чувство, будто я заключил сделку с самим дьяволом. Кожа у Гэрланда такая горячая, словно он только вышел из огня.
А потом он бодрой походкой направляется в Шарлоттсвилль, насвистывая на ходу, и его свист до боли напоминает трели пересмешника и даже привлекает внимание двух профессоров, идущих вдоль Восточного Крыла.
Я же в одиночестве возвращаюсь к себе в комнату и наконец записываю «Озеро», вдыхая отцовский табачный запах, приставший к стенам, будто плесень.
Глава 32
Линор
Мой поэт – прекрасный боксер, так что и у меня руки довольно сильные. Этими самыми руками я выкапываю на Лужайке перед университетом могилу. Если Гэрланд О’Пала вновь появится в неподходящий момент и станет мне мешать, я от него избавлюсь. Ветер бьет меня в спину, взметая крупицы земли и пар, поднимающийся из ямы. Несмотря на то что сухая грязь то и дело попадает мне в горло, вызывая приступы удушливого кашля, я справляюсь со всем сама.
При помощи лопаты, позаимствованной из сарайчика, стоящего за одной из извилистых стен, я выбираюсь из ямы. А потом стряхиваю комья грязи со шляпы и платья и ныряю во тьму. Меня вновь подгоняет восточный ветер – туда, где гулко стучит сердце моего поэта.
Какие-то хмельные идиоты, завидев мою женственную фигурку на территории университета, начинают горланить похабные шутки и вслух мечтать о том, что бы они со мной сделали. В ответ я издаю столь грозный рев, что они от изумления застывают на месте, выронив бутылки на кирпичный пол колоннады.
Впереди, за рядом тосканских колонн, зеленеет дверь в комнату моего поэта. Я чувствую приступ странного, неудержимого беспокойства и даже замедляю шаг, но потом продолжаю путь.
Подойдя к его двери, приникаю к ней, прислушиваясь, что творится внутри.
К моему облегчению и радости, Эдгар читает собравшимся дополненную версию стихотворения, сочиненного у озера.
И этот страх мне сладок был —
То чувство я б не объяснил
Ни за сокровища морей,
Ни за любовь, что всех сильней, —
Будь даже та любовь твоей.
Таилась смерть в глухой волне,
Ждала могила в глубине
Того, кто здесь, томим тоской,
Мечтал найти душе покой
И мог бы, одинок и нем,
У мрачных вод обресть Эдем.
По комнате разносится гром аплодисментов. Подавшись вперед, я заглядываю в замочную скважину и замечаю на кровати пятерых юношей. Эдди кланяется им, стоя у камина, набитого тоненькими щепочками, объятыми слабым огоньком не выше моего пальца.
Приблизив губы к скважине, я наполняю комнату своим теплым дыханием, мгновенно зажегшим потухшие свечи и укрепившим слабый огонь в камине.
Ветерок играет кудрями моего поэта. Он поворачивается к двери.
– Пусть они меня увидят! – шепчу я в замочную скважину.
Он шагает ко мне, скользя подошвами по половицам и прижав руку к груди. В глазах его вспыхивает фиолетовое сияние.
– Пусть они меня увидят! – повторяю я свою просьбу, вновь наполняя комнату своим теплым дыханием.
– Как-то раз, в полночном мраке, – начинает Эдгар, таинственно понизив голос. – В бурю, что снесет не всякий, некто жуткий и прекрасный обратил к нам дивный взор.
Он приближается к двери, и с каждым шагом его голос становится глуше.
– Ну же, господа, потише, чтобы мы могли расслышать страшных слов ее пленящий, бесподобный, грозный хор. Здравствуй, милая Линор! – С этими словами Эдгар широко распахивает дверь.
В уши мне ударяет оглушительная, недоуменная тишина. Юноши, сидящие на кровати, испуганно съеживаются. Их бьет крупная дрожь, и всё же они не сводят зачарованного взгляда с девушки, укутанной лунным светом и источающей ауру страха и смерти.
Я переступаю через порог, повелевая свечам гореть еще ярче, знаменуя мое славное появление. В мгновение ока мое траурное платье преображается в алый атласный наряд с ленточками и пышными оборками там, где уже проросли перья. Шляпа моя превращается в высокую, изящную прическу в стиле современных модниц – когда-то мой поэт просил меня заколоть волосы похожим образом. Уши мои закрывают изящные локоны, напоминающие гроздья иссиня-черных цветов. А ожерелье из человечьих зубов, разумеется, меняется на колье из речных жемчужин нежно-розового цвета.
Я – безупречное воплощение красоты и женственности, но от меня веет чем-то зловещим и страшным, и мои зрители невольно задерживают дыхание, ожидая, что я буду делать.
Я подхожу к окну в противоположном углу комнаты, опираюсь локтем на подоконник и объявляю собравшимся:
– Давайте потанцуем под трагичную историю юных Ашеров из Ричмонда!
– Ах да! – Лицо Эдгара, освещенное пламенем свечи, расплывается в демонической улыбке, и он довольно потирает ладони. – Великолепное предложение. – Он поворачивается к слушателям, отбросив на потолок длинную тень.
– Много лет назад в Ричмонде… – начинает он зловещим и тихим голосом, – жила пара актеров – мистер Люк Ноубл Ашер и миссис Гарриэт Энн Лестрейндж Ашер – более подходящих имен и придумать нельзя.
Юноши хихикают, но как-то нервно. Смех застревает у них в горле.
– У Ашеров было двое детей, – продолжает Эдгар, прогуливаясь по комнате и скрестив руки на груди. – Джеймс и Агнесса, – двое хилых и беспокойных беспризорников, осиротевших еще в раннем детстве. Я поведаю вам, мои дорогие друзья, их поразительную и жуткую историю, произошедшую в невыносимо мрачном поместье, унаследованном ими от состоятельных благодетелей…
