По комнате плывет тихая музыка, а поэт приступает к слегка приукрашенному рассказу об удивительных Ашерах, которые и в самом деле были рано осиротевшими детьми актерской пары, когда-то дружившей с родной матушкой Эдгара. На долю несчастных Ашеров пришлись душевные болезни, которые, по несколько драматизированной истории Эдгара, привели к страшным последствиям – к сумасшествию и убийству.
Гости слушают его с неослабевающим вниманием, вот только их вовсе не бьет дрожь. Да что там, они даже не округляют глаза от изумления, хотя мой поэт оживленно жестикулирует в театральной манере и то и дело повышает голос, стараясь разбередить души своих приятелей.
– Давайте потанцуем, – вновь предлагаю я, на этот раз еле слышно, – под трагичную историю Ашеров.
И вдруг стены, испещренные угольными рисунками, исчезают, и мы оказываемся в бальной зале с начищенными до блеска полами красного дерева, освещенной латунным канделябром – точно таким же, как тот, из-за которого начался в 1811 году пожар в Ричмондском театре. Да-да, как тот самый канделябр! Эдди замолкает на мгновение, оглядываясь по сторонам. Брови у него приподняты, рот приоткрылся от изумления.
– Потанцуем, – во весь голос кричу я, – под трагичную историю Эдгара По о несчастных Ашерах!
От изумрудно-черных блестящих стен отделяются пять юных дам в черных шелковых платьях с короткими рукавами и изящными поясами. На руках у них черные, как эбонит, перчатки до локтя, а на ушах и шеях поблескивают черные же украшения. Лицо каждой скрыто под черной маской ворона.
Они подходят к юношам, сидящим на кровати, вдруг превратившейся в бархатный алый диван, и протягивают руки своим избранникам: светловолосая девушка – блондину Майлзу Джорджу, рыженькая – рыжеволосому Уильяму Барвеллу и так далее.
Оркестр, расположившийся рядом с камином, в котором гудит и потрескивает пламя с меня ростом, играет немелодичный, резковатый на слух вальс, неприятный для уха, зато волнительный для души. Музы музыкантов парят над ними стайкой колибри, и их бирюзовые и сапфировые перышки мерцают и переливаются в отсветах пламени. Но если рассмотреть музыкантов внимательнее, становится понятно, что разудалую мелодию играют вовсе не люди, а… скелеты, впрочем, не уступающие талантом живым музыкантам.
Одна из виолончелисток, тонкая дама в кроваво-красном платье, – выводит главную мелодию, и если повнимательнее прислушаться, можно различить жалобный плач ее инструмента, перемежаемый ритмичным стуком ударных: бах-бах-бах, бах-бах-бах, бах-бах-бах.
Юноши и девушки вальсируют под эту нескладную мелодию, – раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три! – а мой поэт поет печальную песнь о трагичной судьбе Ашеров – драматичную и вместе с тем зачаровывающую. И от его образов голубая кровь в жилах его товарищей так и стынет! Танцующие кружатся и скользят по гладкому полу быстрее и быстрее, быстрее и быстрее, быстрее и быстрее – и наконец в изнеможении падают, когда мой поэт пропевает жуткое:
– Джеймс Ашер замуровал тело сестры в стену!
Музыканты перестают играть, ожидая моей реакции. Смычки замирают над дрожащими струнами, пустые глазницы поворачиваются ко мне. Приподняв полы своего пышного платья над своими ярко-красными атласными туфельками, я иду к моему поэту – прямо по телам девушек в масках и студентов, распластавшихся на блестящем полу. Мой поэт судорожно ослабляет узел своего алого шейного платка, стоя у камина. Дыхание у него сбилось после долгого рассказа, хорошенькое лицо поблескивает в свете того самого канделябра, что когда-то освещал и бледное лицо его родной матушки.
– Чувствуешь эйфорию? – спрашиваю я.
Эдгар кивает. Собственные фантазии пьянят его так сильно, что зрачки сделались огромными, а глаза излучают фиолетовое свечение. В его взгляде я читаю неуемное желание творить!
Я протягиваю ему руку, затянутую в черную перчатку, которая скрывает мои ногти. Музыканты расправляют плечи. По залу пробегает гул нетерпения. Я киваю, и музыканты вновь начинают играть нестройный вальс – только вдвое громче. Пол под нашими ногами подрагивает от оглушительной музыки.
Мы с поэтом сливаемся в объятиях и отдаемся танцу, не сводя глаз друг с друга. Мы кружим по комнате, не пропуская ни единого бум-бум-бум, бум-бум-бум, бум-бум-бум, исходящего от ударных, и вторя им звонкими тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук – это стучат по паркету наши каблуки. Наши тени вальсируют по стенам, скользят, растут, превращаются в два силуэта воронов – пока юный Ашер замуровывает тело сестры в стену, а наша публика в ужасе застывает на полу. Пока еще не кончилась музыка, я изо всех сил пытаюсь, пытаюсь, пытаюсь преобразиться.
Глава 33
Эдгар
Очарование ночи рассеивается – кажется, словно оно покинуло мою комнату вместе с приятелями, которые в конце концов разбрелись по своим спальням. Я остаюсь в одиночестве и торопливо задуваю все свечи – деньги на новые у меня появятся еще очень не скоро.
Линор остается со мной – она вновь стоит у окна, положив руку на подоконник. Ее присутствие и согревает, и раздражает меня, и успокаивая, и в то же время выводя из равновесия.
– Я чувствую, как ты преображаешься, – сообщаю я ей, склонившись над свечой, стоящей на столе, но всё же решаю пока ее не гасить.
– Чувства тебя не подводят. Прямо сейчас моя шея покрывается изумительными перьями.
Достаю из писательского ящика уголек и зарисовываю на стене у стола лицо Агнессы Пай Ашер. Свечной огарок расточает запах жирного мяса, от которого у меня урчит в животе.
– Я не знаю, что ждет меня в будущем, – признаюсь я Линор, прочерчивая темные круги под глазами у Агнессы. – Не уверен, что у меня будет время на сочинительство.
– О чем ты?! Мы ведь еще толком и не начали даже.
– Вчера, когда я вернулся с озера, я застал у себя отца. Он заехал в гости.
Линор задумчиво молчит, а потом спрашивает:
– Но он не планирует пока забирать тебя в «Молдавию»?
– Нет, – отвечаю я. На каждом вдохе – вернее, на каждой попытке вздохнуть – грудь мне пронзает нестерпимая боль. Мое дыхание становится таким поверхностным и слабым, что в ушах появляется звон – верный признак скорой потери сознания. – У меня огромные долги… Он обещал выслать еще денег. Но я ему не верю. Он начал страшно кричать, стоило мне только упомянуть о долгах, – рассказываю я. А потом кладу уголек на стол, решив не дорисовывать Агнессе тело – хватит и головы, – и продолжаю попытки сделать глубокий вдох. – Поэтому я решил переехать в Западное Крыло. В «Буйный ряд». Тихую гавань для студентов, оказавшихся в похожем на мое положении. Они, кстати, не осуждают азартные игры, а ведь вполне возможно, что мне придется ими заняться.
Линор не отвечает. На миг мне даже кажется, что она меня оставила, но потом я оборачиваюсь и замечаю, что она пристально за мной наблюдает. Во взгляде ее пылает негодование – она явно осуждает меня за то предательство, которое я намерен совершить.
