Гэрланд исчезает из вида как раз в тот момент, когда в дверь общежития начинает звучно стучать какой-то человек – должно быть, шериф.
Я сажусь на землю и обхватываю колени в ожидании, пока переполох затихнет и можно будет вылезти из ямы. Внутри всё сжимается от человеческих чувств, доселе мне совершенно не ведомых.
Чувства вины.
Тревоги.
Сочувствия к моему поэту.
Меня вдруг пронзает страх. Страх, что Гэрланд, возможно, прав. Возможно, для смертного и впрямь нет ничего страшнее вечных напоминаний о могиле!
Глава 35
Эдгар
Во вторник, вскоре после внезапного исчезновения Линор, я наконец получаю посылку от отца. Он прислал мне форменный фрак, шесть ярдов полосатой серой ткани на форменные брюки, четыре пары новых носков – всё это, конечно, для меня очень кстати, вот только в посылке нет ни единого пенни. А между тем гора счетов у меня на столе только растет. Мои долги столь велики, что я теряю сон. Мозг уже не в силах придумать ни одной поэтической строчки, но у меня нет ни времени, ни сил на поиски сбежавшей музы.
Я просиживаю за учебниками, пока перед глазами не поплывут круги, внимательно слушаю лекции, но в награду за свое прилежание получаю только море долгов и полную потерю уважения со стороны моих соседей по Западной Лужайке.
Я собираю чемодан и переселяюсь в комнату подешевле – в Западное Крыло, представляющее собой длинную аркаду студенческих спален, не украшенную ничем: ни тосканскими колоннами, ни роскошными павильонами.
– Добро пожаловать в «Буйный ряд»! – приветствует меня коренастый юноша с глазами орехового цвета, стоящий у моей двери. – Хочу пригласить тебя на наши посиделки. Мы собираемся сегодня вечером у меня в комнате.
Я узнаю эти пухлые щечки и задорную улыбку. Передо мной Эптон Билл, это о нем мне рассказывал Гэрланд. Один из пятидесяти студентов, включенный в список отъявленных нарушителей университетских правил. Моя былая решимость заработать азартными играми оставляет меня.
– Спасибо, Билл, но…
– Ты ведь По, верно?
– Да, Эдгар По, – с кивком представляюсь я.
– Я слышал, ты в непростом положении.
Поморщившись, я опускаю взгляд на мой новый фрак, присланный отцом. Он отличается от форменных фраков, которые носят другие студенты: цвет у него гораздо светлее, грубая ткань царапает кожу, латунные пуговицы тусклые и затертые. Впрочем, на Эптоне вообще ни одной форменной вещи, так что ему наверняка плевать, как я одет.
– Здесь совершенно нечего стыдиться, По! – заверяет он меня и кладет руку мне на плечо. – Многие из нас столкнулись с финансовыми затруднениями по причине юношеской распутности. Приходи же к нам, повеселимся вместе!
Юношеская распутность! Увы, вовсе не поэтому у меня начались «финансовые затруднения»!
– А коменданты разве не знают о ваших посиделках?
– Еще как знают, – со смешком отзывается Эптон. – Зачастую Ричардсон и Спотсвуд даже на них присутствуют. Тасуют нам колоды. А еще «изредка», как они сами считают, выпивают с нами.
Сжав губы, быстро подсчитываю в уме свои долги. Как это ни жутко, их сумма уже перевалила за триста долларов!
– Может, и впрямь к вам наведаюсь, – наконец отвечаю я.
– Вот и славно. – Билл просовывает голову ко мне в комнату. – Слышал, у тебя в спальне стены – глаз не оторвать!
– Эти я разрисовать еще не успел.
– Приводи с собой своего приятеля О’Палу, – похлопав меня по руке, продолжает он. – Поговаривают, что вы с ним просто короли сатиры, особенно вместе!
– Что ж, пожалуй, – отвечаю я.
Вместо того чтобы идти к картежникам, я запираюсь в своей новой комнате и погружаюсь в чтение книг, взятых в библиотеке.
Вскоре в дверь стучит Гэрланд.
– Ну что, пойдем к нам?
– Я еще не готов, – отзываюсь я, даже не открывая ему двери.
– Я думал, ты перебрался сюда, чтобы жить среди людей твоего сорта и обогатиться на карточных играх, По.
– Я еще не готов! – раздраженно повторяю я и возвращаюсь к занятиям.
В субботу вечером ко мне приходят Том и Майлз, но остальные приятели по прошлой комнате отказываются к ним присоединиться. Кое-кто из Западного Крыла – а именно Филипп Слотер, Уот Данн и Томас Гольсон – тоже приходят ко мне с сосудом для пунша в руках, чтобы приготовить «персик с медом». Гэрланд входит за ними следом в своих диковинных зеленоватых очках. Его шею сзади теперь тоже покрывают серые перышки, и я молю Бога, чтобы кроме меня этого никто не заметил.
Том присаживается ко мне на кровать и со вздохом оглядывает голые стены.
– Их тоже надо бы украсить карикатурами, По!
– Да! – хлопнув в ладоши, подхватывает Гэрланд. – Давай-ка устроим твоей комнате боевое крещение и изобразим на стене профессора Лонга!
Филипп сосредоточенно помешивает напиток в сосуде, и по комнате разливается аромат подслащенного бренди.
Краем глаза я замечаю свою несчастную «подделку» под университетскую форму – она свисает с изножья моей постели. Интересно, сладко ли спится отцу с мыслью о том, что я сижу тут, вдалеке от дома, и чуть ли не волосы на себе рву, изводя себя сомнениями, что же лучше купить: дрова на грядущую неделю или чего-нибудь поесть. А еще мне интересно, что будут делать мои гости из «Буйного ряда», если вместо желанных карикатур я вдруг прочту им мрачное или лирическое стихотворение. Мне вдруг представляется, как Линор выходит из трескучего пламени и начинает декламировать:
И будет дух твой одинок.
Под серым камнем сон глубок, —
И никого – из всех из нас,
Кто б разгадал твой тайный час!
– По что-то замышляет! – с улыбкой подмечает Том. – Погодите немного!
Мне вдруг приходит в голову, что отец сейчас, вероятно, вообще не дома. Скорее всего, он опять кувыркается в постели со вдовой Уиллс и не думает ни о матушке, ни обо мне. А матушка, наверное, вновь заходится жутким кашлем в своей одинокой комнатке, слишком слабая, чтобы встать с постели, тетушка Нэнси беспокойно мечется по коридору, а вся прислуга собралась на кухне у огня и слушает истории о мертвецах, чтобы хоть немного отвлечься и сбежать из отцовского королевства.
– Vivamus, moriendum est! – восклицаю я, вскинув руки в воздух.
– Это Вергилий? – уточняет Филипп, наливая пьянящий напиток в стеклянный бокал.
– Нет, Сенека, – отвечаю я, забираю у него бокал и осушаю его одним движением, а потом выдыхаю вспыхнувший внутри огонь. – «Давайте жить, ведь мы смертны!»
