Следы Линор ведут на главную улицу Ричмонда, в центр города. От мысли о том, что мне придется пройти с лопатой еще восемь, а то и десять кварталов, меня охватывает ужас, и я прячу ее в нашем садике.
Я иду, наступая на черные следы и заметая их подошвами, и наконец добираюсь до Седьмой улицы. Мне в голову приходит мысль о том, как подозрительно всё это, должно быть, выглядит со стороны: эксцентричный Эдгар По, сын бродячих актеров, театрал-любитель, писатель и поэт-декламатор, заметает следы собственного преступления посреди улицы, у всех на виду.
Прячу руки в карманы и стараюсь придать походке непринужденность и выглядеть как обычный человек, а не отчаявшийся, одержимый смертоносным духом юноша. Я отчетливо слышу неприятный скрип подошв по снегу и гудок парохода с реки Джеймс, но силюсь уловить совсем другие звуки – крики или стоны, которые помогут отыскать Линор. Пелена печного дыма нависает над городом, смешиваясь с туманом, поднимающимся от реки, и образуя холодный мглистый покров, от вида которого у меня по телу пробегают мурашки. Чем дальше я иду, тем острее становится запах дыма, и я начинаю не на шутку тревожиться, что и впрямь ее учуял.
– Эдди! – окликает меня Розали, моя сестра, которую я вижу нечасто, хоть она и живет всего в квартале от нас, в пансионе мисс Маккензи. Семья Маккензи взяла Роуз к себе, когда ей был всего годик, тогда же, когда меня приютили Алланы. А наш старший брат Генри – неуловимая тень, которую мы видим крайне редко, – живет в Балтиморе с бабушкой и дедушкой: когда он был еще младенцем, родители сами оставили его там.
«Вот что случается, когда творец слушает своих муз, – думаю я, наблюдая за тем, как сестра идет мне навстречу. Она очень похожа на меня – цветом кожи, чертами лица, всем, начиная с больших серых глаз и заканчивая широким лбом. – Семьи распадаются. Родные братья и сестры растут, почти не зная друг друга. Дети вынуждены полагаться на милосердие людей, которые легко могут выгнать их на улицу, когда от их детской прелести не останется и следа».
С дрожью отгоняю от себя эту мысль, ужасаясь внезапно нахлынувшим на меня сомнениям в собственном поэтическом будущем. Во мне сейчас говорит голос отца, но вовсе не я сам.
Роуз уже так близко, что я замечаю у нее в руках пару башмаков и теплое одеяло – и то, и другое невзрачного коричневого цвета, напоминающего цвет наших волос. И то, и другое изрядно поношено и затерто по швам.
– Слышал о той девушке? – спрашивает она.
Чувствую, как резко напряглись мышцы в спине.
– О какой еще девушке?
– Моя одноклассница недавно вернулась из церкви, куда ходила вместе с мамой, и рассказала, что видела удивительное создание – девушку из пепла и черных, как у ворона, перьев! Она шла по снегу и кричала! Все приняли ее за демона! Двое стреляли в нее из пистолетов!
Ноги подкашиваются, но я вытягиваю руки вперед, чтобы не упасть.
– В нее… в нее стреляли? И… попали?
– Нет. Она убежала. Как думаешь, это муза?
– С-с-с чего ты это взяла?
– У меня ведь и у самой бывало так, что мои музы превращались в странных и причудливых демонов и проникали в этот мир. Мэри сказала, что с виду та девушка была опасна! Немного глупа – но при этом страшно опасна!
– Глупа?! – уточняю я.
– Мэри рассказала, что она читала какие-то дурацкие, бездарные стихи.
Болезненно морщусь и закрываю рот обеими руками. Реакция горожан на Линор приводит меня в ужас.
– Что такое? – спрашивает Роуз.
– А Джон Аллан тебе не встречался?
Роуз качает головой:
– Я вышла из дома на секундочку – хотела передать обувь для той девушки, чтобы она не оставляла угольных следов. Боялась, что она окажется твоей музой.
Услышав ее предположение, делано усмехаюсь и почесываю затылок.
– Роуз, я пишу о любви, о героях и великих событиях! Если моей музе и суждено проникнуть в этот мир, то по меньшей мере в обличье Каллиопы с дощечкой и стилусом в руке
[6]!
Роуз хмурится:
– Эдгар, мне прекрасно известно, что это такое – когда тебя преследуют зловещие музы. Ведь моя жизнь началась точно так же, как и твоя, не забывай…
– Не преследуют меня никакие зловещие…
– Я тоже пробую писать стихи, как вы с Генри, – продолжает она, – но мне, по-моему, не хватает ума. Порой я думаю: может, мои поэтические музы однажды тоже вынырнули из теней у стен нашего пансиона, и кто-нибудь из моих одноклассниц отравил их от страха или из зависти? Мне они представляются близнецами – не юношами и не девушками, а чем-то средним. А еще мне кажется, что их кто-то убил. Я в этом убеждена.
Эти ее чудаковатые предположения, эти странные теории вводят меня в мрачное настроение, хотя, учитывая, каким безумным выдалось сегодняшнее утро, я склонен им верить.
– Джон Аллан не пустит меня в Шарлоттсвилль, если я продолжу писать, – сообщаю я, понизив голос, и хватаю сестру за руки. – Поэтому прошу тебя, Роуз, никому больше не говори, что это видение может быть со мной связано!
– Хочешь, я отнесу ей обувь? – Она приподнимает в воздух башмаки, и они негромко стукаются каблуками.
Шумно сглатываю, с трудом подавляя отчаяние.
– Я же сказал, нельзя допустить, чтобы Джон Аллан заметил, что я ее ищу!
– Нужно хотя бы удостовериться, что никто ей не навредит!
– Мне бы только уехать в университет, и всё пойдет на лад. Всё образуется. Никто ведь не видел нас с ней вместе. Я в этом уверен…
– Матушка ни за что не одобрила бы твой отказ от поэзии, – замечает Роуз и бросает на меня косой, пронзительный взгляд. – Тебе так не кажется?
– Роуз! – вскрикиваю я и резко отпускаю ее руки. – Какие жестокие, беспощадные слова!
– Матушка слушала свою музу и проделала с ней огромный путь из Англии в Америку. А папа оставил карьеру адвоката, чтобы вслед за матушкой и его собственной музой покорить сцену.
– Не собираюсь я бросать ни свою музу, ни поэзию, – говорю я, прижав руку к груди. – Я просто хочу их защитить. Убедиться, что отец не заметит, чтó выплескивается из глубин моего порочного мозга.
– Надо спешить! – Роуз торопливо устремляется по угольной тропе, не выпуская из рук одеяла и башмаков. – Пока Джон Аллан ее не выследил!
– О боже… – со стоном отзываюсь я, понимая, что сестра права. Следы Линор и впрямь могут вывести отца на мою музу.
И я отправляюсь вслед за Роуз. Голова у меня кружится, я напряженно вслушиваюсь, чтобы не пропустить скрип чужих шагов по снегу.
