– Я эскапист
21, мистер Редфолл. Я сбегаю из темниц, а не сажаю в них. Но если вас вправду интересует мое мнение, ― улыбка гаснет, ― ищите убийцу среди близких. Бандиты чаще стреляют в спину, чем бьют в живот. Вспоротое брюхо ― это либо поле битвы, либо предательство друга…
Он вдруг осекается; лицо застывает. Я понимаю, точнее, догадываюсь о причине: на голом торсе мистера Райза, прямо на животе, видны рубцы старых, глубоких, будто штыковых ран. Вспоминаю его прямую осанку, яркое знамя Штатов и слова капитана-директора: «Герой войны». Впервые за наш разговор мне неловко.
– Я вас понял. Убийство действительно необычно, я рассматриваю вашу версию.
Блуждая взглядом по открытой половине помещения, я обнаруживаю другие интересные предметы помимо цепей. К стене прислонен ящик, напоминающий железный гроб, к другой ― еще ящик, но деревянный, с прорезями. Есть зеркало в полный рост, и рама от картины, и человеческий скелет ― на черепе цилиндр, на плечах плащ. Все буквально кричит о подозрительности, но я уже почти убежден: этот закуток странностей ― самое нормальное место на корабле. Здесь, по крайней мере, пытаются говорить по делу.
– Мой реквизит, ― поясняет вновь оживившийся мистер Райз. ― Загляните!
Он указывает на «гроб», и я с некоторым трудом двигаю крышку. Внутри ничего. Ничего и в ящике с прорезями.
– Тут, ― Райз уже вскочил с козетки и вертится рядом, ― я распиливаю свою помощницу… помощниц… увидите. А там, ― он отскакивает и постукивает пальцами по железной крышке, ― меня запирают и нежно обматывают цепями.
Я невольно фыркаю, растеряв всю невозмутимость. Мне отвечают смехом.
– У вас интересная работа, ― отмечаю я. ― И давно вы так? Вам тут нравится?
– С тех пор как кончилась война, ― с охотой отзывается мистер Райз. ― Да, нравится. Бранденберг любит «Веселую весталку». Он, конечно, не аболиционист
22, зато в работе мотрит на талант, а не на расу: среди артистов полно цветных. У него есть вкус, понятия о чести, определенный размах. И так куда лучше, чем путешествовать одному. А… ― Он тут же пожимает плечами. ― Впрочем, что это я? Думаю, каждый встречный спрашивает, какой шаманский танец вы сплясали, чтобы стать шерифом, и каждому вы рассказываете какую-то банальщину. Оставим.
Он ведет меня за ширму, в жилую часть каюты. Там пусто: ничего, кроме платяного шкафа, рукомойника в углу и койки ― такой широкой, что там разлеглись бы два довольно тучных человека. Под ней громоздятся ящики, где угадываются книги и винные бутылки ― несомненные атрибуты джентльмена. Никак это не комментируя, я киваю и вдруг замечаю, что мистер Райз озадаченно на меня смотрит.
– Стесняюсь спросить…
– Да?
– Что у вас с ушами?
– У меня?..
Он протягивает руки. Не успеваю перехватить их, ― а в длинных пальцах, замерших против моих глаз, уже два небольших бумажных прямоугольника. Мистер Райз вручает их мне со словами:
– Ах да, это же ваши два билета на шоу. Не забудьте позвать вашу, как говорят… скво?..
– Мы так не говорим. ― Разглядываю билеты, разрисованные знакомыми мифическими тварями. ― Это заблуждение белых, по некоторым мнениям, еще и грубое. Слышал даже, что то ли в каком-то из наших языков, то ли в обиходе ваших предков-колонистов «скво» в определенном контексте означало, простите, вагину. Не ручаюсь за истину, но все же.
– Да? ― Великий не выглядит смущенным, скорее развеселился. ― Значит, так можно ругаться? Я запомню. Тогда берите подружку или друга, да кого угодно.
– Спасибо. Возможно, зайду.
Прячу билеты в карман. Спохватываюсь: задержался, парни наверняка успели десять раз все облазить и двадцать раз меня проклясть. Сколько я провел в обществе мистера Райза? Карманные часы показывают: всего… семь минут? Не может быть, наверняка сбились. Продолжая задумчиво разглядывать циферблат, я прощаюсь и иду обратно на «половину цепей», потом к двери, и там меня снова окликают:
– Мистер Редфолл!
Оборачиваюсь. Амбер Райз опять в тени ширмы; я едва его различаю.
– Да?
– А подскажите, это не в Оровилле живет военный врач-аболиционист по фамилии Адамс? Мильтон Адамс?
И все же не многовато ли он знает о городе?..
– Допустим. Да, у нас есть такой врач. Вы знакомы?
– Служили вместе. Прошли все, начиная с луизианских малярийных болот в 62-м.
Становится намного спокойнее. В таких воспоминаниях нет ничего опасного.
– Вот оно что. Ясно. Если увижусь, передам, что вы в городе.
Зубы фокусника сверкают в улыбке, но из тени он не выходит.
– О нет. Не надо. Предпочитаю делать сюрпризы, а не слать гонцов.
– Как хотите.
Отгоняя странные домыслы и все равно утопая в них, я выхожу обратно на ветер. Внизу Бранденберг болтает с рейнджерами, и все кажется мирным. Но взгляд Амбера Райза по-прежнему жжет мне спину. И я чуть спешнее, чем собирался, захлопываю дверь.
2
Человек под звездами
[Мильтон Адамс]
Сон не шел ко мне всю ночь. Только перед рассветом удалось забыться, но даже это напоминало не полноценный отдых, а погружение в горячую душную топь. Я, как многие из окружения Бернфилдов, да и в принципе из неравнодушных граждан Оровилла, потерял покой в последнее время: страшная смерть юной Джейн глубоко потрясла меня.
Во сне я впервые за много лет вновь видел войну. Картинками фенакистископа
23 она вспыхивала и гасла. Были там и усеянные мертвецами болота, и горящие рощи, и нескончаемые стонущие месива плоти, в которые снаряды обращали людей. Были звуки солдатского пения ― торжественного и заунывного. И разоренные плантации, и прибивавшиеся к ротам босые негритянские ребятишки, и наспех вырытые и столь же наспех засыпанные могилы. Последний образ задержался чуть дольше других: человек у костра улыбнулся; в желто-карих глазах блеснуло солнце. То же яркое солнце пробудило меня ото сна, и, хотя день был свободный, я предпочел встать. Образ так и стоял перед внутренним взором. Я еще не знал, что это не просто так. Забыл, что с ним ничего не бывает просто так.
