– Спите!
Глазницы его вспыхивают зеленым. Под действием неведомой силы, я покорно зажмуриваюсь, ложусь. Меня куда-то уносит; тревожный стук сердца не останавливает подступающий сон. Но прежде чем провалиться в мягкую темноту, я все же открываю глаза в последний раз и успеваю увидеть: звезды, рушащиеся прямо с неба, окутывают Амбера светом, окутывают… и поднимают. Капли горячей крови падают мне на лицо. Дальше ― ничего.
…Утром солнце будит меня, пробившись сквозь брешь в ткани палатки. Амбер лежит поблизости: развернулся ко мне, занавесил глаза волосами и положил руки под щеку. Одеяло сбилось. Оно чисто от крови, как и рубашка, как и мое собственное лицо, по которому я машинально провожу. «Сон!» ― уверяю я себя, рассматривая проглядывающее в брешь голубое небо. «Сон, но что-то с ним не то…» ― продолжаю мысль, и решимость пойти к полковнику крепнет. Я должен больше узнать о личности этого солдата, а также о том, почему мы не сталкивались раньше. Может он перебежчик? Или наоборот, лазутчик южан?
Подозрение неприятно: Амбер мне понравился. В его мальчишеских выходках и занятных рассуждениях есть что-то располагающее. Он держится молодцом, несмотря на полученное увечье, и с ним я даже почувствовал себя бодрее. Скверно, если что-то окажется не так, но еще сквернее ― неизвестность. Ненавижу вообще всяческую неопределенность, она мучительна для меня, как и для любого человека, все планирующего загодя. Хочется разбудить Райза и немедля тащить в палатку командующего. Впрочем, полковник в мирное время не встает рано, а после вчерашнего заслужил отдых не меньше прочих. Подожду. К тому же у Амбера измученный вид, почти как в моем ночном видении. Ему нужен сон.
…Я еще не знаю, что поход к командиру не состоится: до внезапной атаки южан ― десять минут в утренней тишине. Я еще не знаю, что, хотя мы отобьемся, лагерь подожгут, и огню достанется не только кое-что из вещей и арсенала, но и большая часть служебных бумаг, в том числе солдатских списков. И я еще не знаю: скоро произойдет событие, которое свяжет нас с Амбером Райзом самым странным образом.
Оно останется жгучим полумесяцем на моей щеке.
***
…Прямо сейчас я держу конверт, доставленный мальчишкой-посыльным. Я успел прочесть письмо дважды, впрочем, трудно назвать это письмом: написано неразборчивыми полупечатными буквами, витиеватым языком и ― благо, не через каждое слово, но местами, ― с ужасающими грамматическими огрехами. Да еще без запятых! Обращение по имени опущено за ненадобностью, зато есть вольное, наглое сокращение дела моей жизни.
Живо. Бегло. Непосредственно. Так пишет лишь один человек.
Эй! Тебе не представить чем стала для меня столь долгая дружеская разлука, док. Темнеменее мое турне было насыщенно а помимо того я открыл новые тайны и лучше понял собственную судьбу. В прочем это не то о чем стоит говорить. Важнее что я вообще хотел бы видеть тебя чаще. А поговорить можно о чем угодно.
Уже знаешь? Веселая Весталка в оровилле и к письму я прилагаю для тебя билет на мистерию. Приходи. Ты давно не видел как меня топят и связывают а это веселое зрелище. А после можем выпить. Не отвечай я все равно слишком занят подготовкой к представлению и не прочту. Мистерия обещается грандиозной!
Эй слушай. Твое присутствие будет для меня правда лучшей наградой за утомительное путешествие по вашей вонючей речке. Придешь?
Тебе отведено лучшее место в прочем как и всегда.
Приходи док. Обязательно.
Великий.
Для тебя Амбер Райз.
Для нашего славного полка Талисман.
Корявый слог при отлично поставленной речи ― несоответствие поразило, еще когда Амбер написал мне из первого путешествия. Поначалу ошибок было больше, и я объяснил их умственным расстройством вследствие контузии. Постепенно они стали пропадать; каждое письмо было аккуратнее предыдущего, но отдельные конструкции остались ужасающими, и я к ним привык. В конце концов, важнейшее в переписке ― не ошибки, а содержание. И непреходящее чувство привязанности к тем, кто старательно выводит для нас строки.
Мы с Райзом участвовали в победной кампании под Виксбергом
25 и в провальной ― близ Ред-Ривер
26. Видели не только Луизиану и Миссисипи, но через реки, болота и пустоши дошли до самой Вирджинии. Помним, как сопротивлялся Петерсберг
27. Окопы и обстрелы, малярия и пожары, победы и разговоры у огня, ― мы разделили все. Война сроднила нас, как сроднила многих, ― столь же беспощадно, сколь беспощадно разделила других.
Талисман. Я усмехаюсь. Это правда, солдаты 7-й роты, к которой в итоге причислили Амбера, первыми прозвали его так, а вскоре прозвище распространилось среди рот соседних. С Амбером действительно необъяснимо везло: на участках, где он оказывался, было меньше потерь, часто сминалось боевое построение южан, регулярно убивали их командиров. Амбер не был образцовым солдатом, говорил, что даже подготовку прошел кое-как. Но я видел, как он одним выстрелом вышибает противников из седел, если случалось сталкиваться с кавалерией: людей отбрасывало, точно неведомой силой. И готов поклясться… ни у Амбера, ни у тех, кто в бою стоял с ним плечом к плечу, никогда не заканчивались боеприпасы. Дьявольщина.
Это было странным, но на войне странность, спасающая жизнь, не может считаться предосудительной. Солдатам, чтобы не задавать вопросов, хватило небрежного «Я приношу удачу, парни!», мне же ― того, что мой новый приятель ― иллюзионист. В мирные часы он демонстрировал немало фокусов, правда, в основном, карточных или связанных с ловкими похищениями предметов из карманов. Сложные вещи вроде превращения углей в светлячков он проделывал реже. Таким ― чудным, веселым, немного заносчивым ― его все полюбили, даже негры из «цветных» частей. Правда, в их симпатии была немалая примесь благоговейного ужаса: они считали Райза колдуном вуду, что приводило его в дичайший восторг.
Ему случалось внезапно исчезать и столь же внезапно появляться. Несколько раз после скомканных атак и отступлений мы даже уверялись, что он убит и остался среди мертвецов. Но неизменно он нагонял нас, и все то же слово ― «удача» ― слетало с его усмехающихся губ.
