– Я вернусь все изменить. И это будет скоро.
– Пойми, я схожу с ума. Ты… ты всегда была так похожа на экиланов, вы неотличимы ничем, кроме цвета кожи, вы словно… одного рода. Скажи, это так? Ты ― из них? Твой нос, твоя кожа, кровь… Ты не цветешь, у тебя нет когтей. Ты…
Она останавливается. Резко берет меня за плечи и заглядывает в глаза.
– Послушай меня. Мой Бог учит: все, кто способен любить, мечтать, радоваться солнцу, ― одного племени, от кого бы ни произошли. Это мы. И вы. Наши миры не так разнятся, и…
– Почему тогда экиланы истребляют нас? Почему убили старого светоча и искалечили Эйриша? Почему забрали наш дом?
– Все сложнее, Кьори. Очень сложно. Я лишь прошу: верь мне, как всегда.
Молчание. Улыбка. Светлая. Бесстыдная. Маленький нож, которым я срезаю ветки, еще не в моей руке».
Ойво опять разворачивается ко мне, но я почти не вижу его за подступившими слезами.
– Что это с тобой?
– Ничего.
– А, я понял! ― Он усмехается. ― Ты, наверное, почувствовала себя бесполезной. Ну не грусти, у нас таких много.
Я смотрю на его могучие крылья, потом ― в серебристые глаза. Я вдруг понимаю: узнай он правду ― и я умру прямо сейчас. Так будет лучше: я не задохнусь в ледяном космосе; мое несожженное тело не будет странствовать вечность, замерзая и облекаясь пылью. Ведь именно так поступают с предателями: их сбрасывают с краев мира, не предав огню. Чтобы ни в коем случае они не вознеслись к Разумным Звездам и не восстали в Небесном Саду. Да, так, наверное, будет лучше. Но… вдруг Эйриш еще сможет меня помиловать?
«― Твое преступление ужасно, Кьори. Тем ужаснее, что ты даже не знаешь, что видела. Жанна была хитра.
Умна. Ты не могла постичь ее планов, даже я не мог.
– Но она и Злое Сердце…
– Хватит. Не зли меня сильнее, жрица!
Он никогда раньше на меня не кричал.
– Мне не замолить твоих грехов. Но я… дам шанс. Скоро вернется Эмма, с ней ― еще человек. Им понадобится проводник, отведи их к Саркофагу. Если с ними все будет в порядке…»
Он отравил меня надеждой на милость, отравил, а теперь не приходит. Раз за разом я вижу собственную казнь, мать в толпе, там же Цьяши, бранящуюся и плюющую мне вслед. Вижу и самого Эйриша ― живого, прекрасного. Вижу всех, благодаря кому моя жизнь имела смысл. Вижу и… делаю шаг за холодный край.
– Ойво, ― окликаю его сама.
– Да? ― Он, прекратив почесывать клювом плечо, вскидывается.
Поднимаюсь на ноги, оправляю волосы, выпрямляю спину.
– Ты ошибаешься. Я не бесполезная. Ни для движения, ни… ― медлю, ― для тебя.
Глаза Ойво вспыхивают. Он игриво подступает ближе, проводит языком по клюву.
– Ммм. Для меня, малышка?
Голос становится выше, начинает напоминать клекот. Птица. Предок просыпается в нем, как и во всех ему подобных, когда они возбуждены. Ойво снова берет меня за подбородок, в этот раз кончиками пальцев, чтобы я глядела прямо в полудикие жадные глаза. И я гляжу.
– Тебе нужно на Ту Сторону. Я могу туда попасть. Без Жанны.
Ойво недоверчиво щурится. Он ждал другого, при мысли, чего, меня мутит. Нет. Этого не будет. Я жрица Эйриша, принадлежу лишь ему, и если моя судьба предрешена преступлением, у меня не будет мужчин. Даже моя дочь не продолжит род Кобры, не будет зачата вовсе.
– Как же? ― наконец спрашивает Ойво.
– Я расскажу позже. Но ты должен кое-что сделать взамен.
– Ммм… Что же?
– Это ты тоже узнаешь потом. Обещай.
– И все-таки что это будет? ― Голос становится настороженным. ― Смотри, малышка, ничего во вред движению. В конце концов, оружие нужно мне ради нашего же блага.
– Это не навредит никому, я клянусь. И… для тебя не составит труда.
– Что ж. ― Он плавно обходит меня, становится за плечом. Его ладонь ложится на мою грудь. ― Буду надеяться на что-то интересное.
Я закрываю глаза, отдергиваясь. Не надейся.
«― Верить тебе, Жанна?! Я знаю, что я видела. Знаю, это не могло быть чем-то другим!
Ты покидала Черный Форт по небу, и тебя несли до Исполинов на руках. А потом тот, кто нес, нежно целовал тебя: в губы, в висок, в лоб. Он говорил: “Возвращайся скорее. Не к ним. Ко мне”. Страшный голос… дрожал? Нет. Напоминал нежный рокот приближающегося грома. Грозы, которая уничтожит нас. Ты, Жанна, Исчезающий Рыцарь, наша надежда, ответила: “Я вернусь.
Я никогда больше от тебя не уйду. Я люблю тебя”.
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Люблю.
– Знаешь, милая? Нет… не знаешь. Ничего ты…
Улыбка. Светлая. Бесстыдная.
– Грязная шлюха!
Ножом, прямо в живот. Еще раз. И еще. Ты, все еще стискивая мои плечи, глядишь на меня несколько секунд, потом оседаешь на одно колено.
– Кьори… нет…
Я не хочу видеть, как ты умрешь, не могу. Я бегу назад, к Двум Озерам. Нож швыряю в то, которое пусто, сама склоняюсь над вторым и зову, зову, зову до хрипа:
– Элилейя из рода Кувшинки! Воля!
Она берет меня за руку своей ледяной рукой. Тянет, возвращает домой, а там ласково отряхивает от ряски. Уже когда я стою на берегу, она спрашивает:
– Ну что? Какой мир у Жанны? Ты недолго погуляла, а дрожишь… Там страшно?
Страшно. Очень. Там истекает кровью Исчезающий Рыцарь, и это я ее убила. Я. Еще миг ― и я закричу. Миг ― брошусь оземь. Миг ― убью и себя. Но вместо этого…
– Нет, не страшно, совсем. Я даже сочинила там мелодию. Послушай.
Я вынимаю свирель и начинаю играть. Что-то глухое и мертвое, что-то, где плещется омут моего страха. Это не музыка доброго волшебства и целительного сна, это музыка-цепь. Элилейя, стоящая по колено в воде, стекленеет взглядом. Застывает, как змеи Лощины. Она не шевелится, когда я провожу ладонью у нее перед лицом. Сработало. Неужели это действует и на таких, как она? Впрочем… Кувшинки полуразумны, говорят, их сотворили такими, чтобы им проще было нести вечное бремя служения Омуту.
– Элилейя? ― тихо зову я.
– Да, ― безжизненно откликается она.
– Ты не видела меня здесь. Жанна ушла одна.
– Ушла одна… Да. Одна.
Прочь, прочь к убежищам, чтобы лгать себе все следующие дни. Лгать и молиться: “Я ее ранила, она выживет, она придет. Мы поговорим, мы все исправим, все будет как раньше. Она не простит меня… пусть так. Только пусть она будет жива”. И я лгу, молюсь, лгу, молюсь, все время до появления Эммы. Все время, пока слова светоча: “Все нити однажды сплетутся” не начинают сводить меня с ума.
