Я не слишком люблю пауков размером больше изюмины и возвращаюсь с Хайзумом к себе в кабинет, предоставив Хелен, вооруженной совком и щеткой, искать волосатую беглянку Мэрион.
25
Храп Хайзума может разбудить даже мертвого, и я вдруг понимаю, что в комнате стало слишком тихо. Последний час я делала вид, что занимаюсь важной бумажной работой, но на самом деле читала восхитительную маленькую книжечку по истории кладбищ в Британии и ненадолго отвлеклась, мысленно составляя список гостей на мою воображаемую субботнюю вечеринку в загородном особняке. Эта новая фантазия пребывает еще на очень ранней стадии, и я обдумываю, приглашать ли Джереми Паксмана – остроумного, но немного чопорного, – когда замечаю тишину. Горловая гимнастика Хайзума служила музыкальным сопровождением для моих развлечений все утро, но теперь наступило затишье. И затишье это меня очень тревожит.
Точно.
Пронзительный вопль Хелен, приглушенный лай и сумасшедший стук когтей по плитке в коридоре подтверждают мои опасения. Я присоединяюсь к Хелен в погоне за дико довольным Хайзумом, который турманом (слово дня – во всю прыть) носится кругами по всему первому этажу с чем-то серым и волосатым во рту.
– Похоже, бестолковый мерзавец поймал белку! – выдыхает Хелен. – Наверное, она упала в каминную трубу.
Я не слишком доверяю теории Хелен о белке с замашками Санта-Клауса. Мы загоняем Хайзума в угол в приемной. Его челюсти крепко сжимают меховой трофей, в глазах – неподдельный восторг. Он продумывает следующий шаг.
– Хайзум! Брось, отойди и сядь, черт тебя побери!
Я могла бы быть полковым старшиной. Клянусь, Хелен сама чуть не села. Хайзум, узнав тон голоса, которым я обычно приказываю «отвалить» сотрудникам страховых компаний, совершающих холодный обзвон, подчиняется. К сожалению, его бесчинства застали Хелен за кормлением золотых рыбок. Крышка аквариума по-прежнему открыта, и Хайзум бросает шапку миссис Слади прямо в воду. За тридцать секунд Хайзум, в представлении Хелен, поднялся из грязи в князи – из беспощадного убийцы белок он превратился в борца с натуральным мехом. Мы с Хелен душераздирающе хихикаем, словно пара девочек-подростков, выложивших в «Инстаграм» фотографию папы в одних трусах. Шапка миссис Слади плавает в аквариуме, словно ужасающий мутант-анемон, а Хайзум сидит рядом – чопорный, как Джереми Паксман.
– Давай, Хелен, хватай ее! Нужно достать ее, пока не расстроились рыбы.
Новый приступ неудержимого, истерического хохота. Из тех, что сковывает по рукам и ногам, сбивает дыхание и заставляет рыдать, пока у тебя не заболит все тело. После нескольких бесплодных попыток нам удается взять себя в руки и извлечь шапку из воды линейкой Хелен. Теперь шапка выглядит как утонувшая крыса.
– Так, до конца ее сеанса осталось двадцать минут. У Джорджины есть фен?
Хелен смотрит на меня с недоверием.
– Есть ли у королевы бюстгальтер-балконет? Не глупи. Судя по волосам Джорджины, хоть раз было похоже, что у нее есть хотя бы расческа, не говоря уж про фен?
– Ну, балкон у королевы есть точно… Впрочем, ты права.
Я отправляю Хелен к соседям, чтобы попытаться раздобыть фен, и пытаюсь убрать из шапки лишнюю воду, выжимая ее в раковине и размахивая ею в воздухе. Это как сушить в полотенце зеленый лук, если у тебя нет новомодной вращающейся сушилки. Возвращается Хелен с древним на вид розовым феном, любезно предоставленным нашим восьмидесятилетним соседом. Когда мы подключаем его к розетке, из нее высыпается сноп искр, гонит воздух он не мощнее последнего вздоха умирающего и пахнет так же плохо. Но со временем утонувшая крыса приобретает вид чуть влажной меховой шапки, и мы возвращаем ее на вешалку в последние секунды. По всему этажу витает весьма характерный аромат – любопытная смесь запахов мокрого меха, рыбы и гари, но времени у нас не остается, и мы просто делаем вид, что ничего не замечаем.
– Здесь как-то странно пахнет.
Миссис Слади проходит в приемную, впервые (подозреваю, теперь так будет всегда) встреченная лучезарной улыбкой Хелен, которая берет у нее деньги и записывает на следующий сеанс со сверхъестественной вежливостью. Мы с Хелен подглядываем сквозь открытую дверь в прихожую, как миссис Слади забирает шапку с вешалки и надевает ее на голову перед зеркалом. Она продолжает нюхать воздух, удивляясь странному запаху, который, вроде бы, усилился в прихожей, но на большее ума ей не достает. Мы обмениваемся заговорщицкими победными взглядами, сдерживаем хихиканье и отправляемся на кухню выпить чаю. Едва я нажимаю кнопку чайника, как из зала раздается оглушительный вопль.
Миссис Слади нашла Марион на одной из незамужних теток. Ура!
26
Хрупкие останки из плоти и перьев в моей ладони еще не остыли. Но тельце обмякло, и нет ни малейшего признака жизни.
Я шла через парк к кафе, когда увидела знакомую крайне неприятную компанию, движущуюся в моем направлении. Сегодня со мной не было Хайзума в качестве охранника, и главарю шайки явно было что мне сказать. Я смотрела ему в глаза, пытаясь сдержать гнев, который бурлил во мне, словно желчь в горле. Мертвенно-рыбьих глаз и надменной улыбки, с которой он шел по траве, было достаточно, чтобы мне захотелось его ударить.
Я держала руки глубоко в карманах.
Пока он не дал мне мертвого утенка.
– У меня для тебя кое-что есть. Это принадлежит твоей подруге, той чокнутой, которая кормит птиц. Подумал, ты можешь ей передать.
Он застал меня врасплох. Рука протянулась за долю секунды до того, как сработал мозг. Едва моей кожи коснулись перья, я точно поняла, что он натворил и что у меня в руке. Толпа дефективных ублюдков язвила и смеялась, но их главарь лишь молча ухмылялся, как Джек Николсон в «Сиянии». В тот момент он стал воплощением всего, что я ненавижу. Я не тронула его. Ничего не сказала. Но подошла так близко, что почувствовала на своем лице тепло его дыхания. Так близко, что заметила легкий всполох беспокойства в мертвых глазах. Я правда хотела его убить, но вместо этого я плюнула ему в лицо и ушла.
Я принесла утенка на кладбище, но теперь не знаю, что делать. Сижу на скамейке, глядя на маленькое тельце у себя в ладони, и рыдаю горячими, злыми, стыдными слезами. Рана, которая так до конца и не затянулась, снова немного приоткрылась. Я уже не могла спасти утенка, как не могла спасти Габриеля. Я плачу, лицо становится красным и некрасивым, из носа течет, и болит голова. А потом я прекращаю плакать и изо всех сил ору: «ЧЕРТ!», пока мне не становится немного легче (и меня не слышит один из работников кладбища, который уже начал беспокоиться). Наконец отношу утенка к одному ангелу и кладу ему в руки. Я знаю, что сегодня ночью его съест лиса или даже вороны, но делаю это для себя – это как-то более человечно и уважительно, чем оставлять его на земле или выбрасывать в урну. На кладбище почти никого нет, только две белки играют в догонялки вокруг могил возле железных ворот. Их пышные толстые хвосты весело подрагивают – одна взбирается на дерево, вторая спешит следом. Коготки скребут кору, они носятся вверх-вниз, как на карусели, прыгают и раскачиваются на ветках. Просто для удовольствия, просто потому что могут.
