Элис чувствовала себя ядовитой, доверху наполненной ядом. Она чувствовала его вкус, запах, даже чувствовала, как он струится под кожей. Она была на исповеди, но не очистилась. Даже наоборот, почувствовала себя еще более грязной, если такое вообще возможно. Но, значит, это была не исповедь. Лишь разогрев, прелюдия перед основным действием, для которого понадобятся все ее силы и мужество. Но она еще не готова.
Отделение химиотерапии было украшено к Рождеству, но выглядело это притворно и неубедительно, словно могильщик в наряде клоуна. Мэтти пошел принести воды. Когда она наконец рассказала ему про рак, он уговорил ее взять его с собой. Чтобы быть рядом. Операцию она смогла выдать за плановую и незначительную – не о чем беспокоиться. Она провела в больнице всего один день. Но когда началась химиотерапия, скрывать больше не получилось. Элис поерзала на месте. В парике было жарко и неудобно. Она терпеть не могла свою «шапку из волос» и носила ее только ради Мэтти. Наблюдая, как ярко-красный яд капает в измученную почерневшую вену, Элис боролась с желанием вырвать иглу. Когда уже будет достаточно? Сколько нужно, чтобы убить женщину, и без того отравленную настолько, что она вновь и вновь порождала смерть?
– Держи, мам.
Мэтти вернулся с водой и сел на жесткий стул рядом с ее огромным мягким креслом. Он принес с собой айпод, но наушники просто свисали из кармана.
– Ты всегда был таким хорошим мальчиком. Поэтому у тебя столько скаутских значков, – пошутила она.
– Да, особенно когда воровал яблоки у старого Дженкинса или бросал ежевику на твое свежевыстиранное белье.
Мэтти рассмеялся, но воспоминание пробудило в мозгу Элис тревожную связь.
– Ты всегда винил своего воображаемого друга, – осторожно сказала она.
Мэтти рассмеялся и изобразил деланный испуг. «Помогите! Помогите! Помогите! – закричал он, – пока охотник не пристрелил меня!»
Он пропел эти слова шепотом, но драматично взмахивал руками на каждое «Помогите!».
Элис утихомирила его, пытаясь улыбнуться. Мэтти вытянул длинные ноги и снял шапку.
– Я всегда думал, что сарай в глубине нашего сада – тот лесной домик из песенки. Мой друг был маленьким мальчиком, который жил там с кроликом и с маленьким старичком. Он казался мне вполне настоящим.
Элис сжала его запястье, ее лицо посерело.
– Кажется, меня сейчас стошнит.
56
Маша
Сегодня канун Рождества, и земляничное дерево в укромном уголке в верхней части кладбища покрыто красными ягодами, напоминающими гроздья маленьких заледенелых стеклянных бусин. Хайзум дома, с Эдвардом, Маркусом и Лордом Байроном, – помогает готовить пирожки. Рождественский обед провожу я, но готовят Эдвард с Маркусом. Мама с папой, Хелен, Альберт и Джулия тоже завтра придут.
И Гидеон.
Я пришла на кладбище повидать другую семью, и особенно Фебу. Снега нет, но сегодня сильный мороз, и старая часть кладбища напоминает декорации к «Рождественской песни» Диккенса. Последние несколько лет я вешаю на земляничное дерево маленькие украшения, для моего любимого мальчика и остальных. Хрупкие стеклянные олени и снежинки прекрасно смотрятся среди красных ягод. Надеюсь, они не привлекут дроздов.
В новой части кладбища, где надгробия расположены длинными ровными рядами, лежат десятки рождественских венков и мерцают в стеклянных подсвечниках свечи. Тут у мертвых еще остались друзья и семьи, которые их помнят, скучают и приносят цветы. Но здесь не так красиво, и на своих экскурсиях я не стану задерживаться тут надолго. (Я выполнила две нормы по сбору мусора, и мои познания кладбища и его истории теперь весьма обширны, так что после нового года я снова поговорю с Брендой и на этот раз не приму ответа «нет»).
Когда кладбище только открылось, основным трендом была оригинальность. Все больше людей начали зарабатывать, взбираться по социальной лестнице, по широкой спине торговли и промышленности, и все больше людей могли позволить себе выделиться из толпы и получить столь желанный статус индивидуальности. Стремление выделиться из толпы распространялось не только на жизнь, но и на смерть, и викторианские обитатели кладбища страстно желали себе впечатляющий памятник. Они мечтали о классических скульптурах и колоннах, высоких обелисках, ангелах-хранителях и гранитных крестах. Прижизненного статуса и достижений было им недостаточно, и великолепный, дизайнерский, сделанный вручную надгробный памятник с подходящими аксессуарами считался идеальным способом обеспечить себе весомость (во всех смыслах слова) навечно. А еще у семьи и друзей появлялось приятное место, куда можно прийти, погоревать и поболтать с дорогим для них усопшим.
Но теперь начался новый круг. Сейчас в моде единообразие, беспощадно продвигаемое обществом потребления. В новой части кладбища надгробия должны быть одного размера и стоять надежно и прямо. Ряды могил обязаны быть легкодоступными для машинок газонокосильщиков. Достаточно одинаковые, чтобы выглядеть скучно, и достаточно разные, чтобы выглядеть неопрятно. Надгробия похожи в целом, но детали отличаются. На некоторых – маленькие светильники, на других – встроенные вазы. Общее впечатление – как от жилого квартала 1970-х: все дома построены по одному, не слишком привлекательному, проекту, но обзавелись за прошедшие годы верандами, эркерами, спутниковыми тарелками, пристройками или, не дай бог, каменной облицовкой. В конце концов зрелище выходит немного неряшливое. Для красоты единообразие должно быть абсолютным. На военном американском кладбище в Мадингли, неподалеку от Кембриджа, все памятники абсолютно одинаковые. Ряды простых, чистых, одинаковых каменных крестов простираются по аккуратно подстриженной траве. Пронзительная, строгая, абсолютная чистота.
Я думала, что Феба присоединится к матери, но ошиблась. На могиле Лили Филлис Фебы нет венков из плюща и омелы. Ее ангел стоит покрытый сияющим инеем, и его лилии – единственные цветы. Но цветами и венками покрыта соседняя могила. Надгробие из пятнистого серого гранита с витыми колоннами по сторонам и высеченной сияющей звездой сверху. На нем написано:
Чарльз Обри Кроу
15 октября 1934 – 25 июня 1979
И совсем недавнее дополнение снизу:
Феба Джин Вайолет Портер
16 ноября 1940 – 23 ноября 2016
Ubi aves ibi angeli
Я желаю Фебе/Салли, Чарльзу и Лили веселого Рождества и рассказываю Салли, что Китти Мюриэль не забыла о своем обещании пить шампанское на ее могиле, – мы собираемся сделать это вместе в следующем году. Я ухожу по извилистой нижней тропе, которая пролегает под тенистой сенью старейших на кладбище елей. Когда я выхожу через калитку в металлической ограде и направляюсь в парк, на траве собираются вороны. Уже темнеет, последние пятна и сполохи малиново-оранжевого заката растворяются в стальном небе. Я слышу церковные колокола, зовущие детей, которые будут нетерпеливо крутиться во время праздничной службы при свечах. Помимо обычного хлеба, я принесла воронам половину черствого фруктового пирога в качестве угощения на Рождество. Когда я бросаю их полдник на землю, птицы превращаются в бурлящий, клюющий черный ковер из перьев, клювов и ярких бузинных глаз. Они доедают последние крошки, я сворачиваю бумажный пакет в твердый шарик и запихиваю поглубже в карман. Я кутаюсь в свое широкое твидовое пальто, пытаясь спрятаться от холода, и направляюсь домой.
