– Детка, кажется, тебе нужно выпить.
Мы благодарим папиного адвоката, который заливается краской и с сожалением отказывается от нашего приглашения в паб. Там нас встречает Гидеон с Хайзумом, Эдвардом и Лордом Байроном, и мы отмечаем папино оправдание, триумф британского правосудия и сокрушительное поражение солиситора. Но я предупреждаю папу, что сегодня – единственный день его триумфа. Сегодня он может хвастать собственными добродетелями и цитировать льстивые похвалы миссис Льюис. Но если он продолжит важничать дальше, мне придется оттаскать его за уши и конфисковать диск с его любимым фильмом «Мост через реку Квай».
В качестве особого угощения Хайзуму позволяется разделить с Лордом Байроном пачку его любимых чипсов с сыром и луком.
После джина с тоником мама признается:
– Знаю, звучит глупо, но судья ужасно напомнила мне женщину, которую мы видели в Брайтоне, она еще держалась за руки с мужчиной в платье.
Когда она встает и уходит в уборную, папа шепчет мне:
– Твоя мать никогда не умела пить.
61
Элис
И он уходит с нами,
Счастливый и немой,
Прозрачными глазами
Вбирая блеск ночной.
Он больше не услышит,
Как дождь стучит по крыше,
Как чайник на плите
Бормочет сам с собою,
Как мышь скребется в темноте
За сундуком с крупою.
Он уходит все скорей
В край озер и камышей
За прекрасной феей вслед —
Ибо в мире столько горя, что другой
Уильям Батлер Йейтс «Похищенное дитя»
Элис решила, что лучше всего написать письмо. Ей не хватило мужества встретиться с той женщиной лично или поговорить по телефону. Электронное письмо казалось слишком безликим и несерьезным одновременно. Элис долго сидела с ручкой в руке, думая, как начать. Она не хотела оправдываться, но хотела рассказать все, чтобы ее хотя бы попытались понять. До Мэтти Элис никогда по-настоящему не знала, как опустошает потеря ребенка. Все ее дети умерли, но она их почти не знала. Никогда не кормила их, не чувствовала на щеке их дыхания, не укачивала их перед сном. Она любила их, разумеется любила, но вместо того, чтобы горевать, замещала смерть очередной беременностью. До Мэтти. И, по горькой иронии, только теперь, оказавшись на пороге собственной смерти, она испытала агонию утраты своего драгоценного мальчика. Наконец Элис испытала скорбь, которую столько лет терпела та женщина, хотя ее ребенок не умирал.
Элис назвала его Мэттью, потому что это значит «подарок Бога». Когда он родился, целый и невредимый, она почувствовала истинное благословение. Сперва было непросто заботиться о нем в одиночку в новом месте, но он всегда был таким хорошим мальчиком, всегда таким счастливым. И здоровым. Сильным. Других детей она не забыла, но скорбь постепенно меркла, скрываясь за первыми словами Мэтти, его первыми шагами и красивым личиком. Каждый день, просыпаясь, она слушала, как он лопочет у себя в комнате. Он нажимал кнопки на музыкальном мобиле, приделанном к кроватке, и подпевал мелодии.
Но однажды утром музыка кончилась.
Сначала она подумала, что он просто заспался. Ему был всего год и пять месяцев. Она не могла его отпустить. Он выглядел слишком идеально, и Бог бы так с ней не поступил. Он не настолько жесток. Она всегда вспоминала своего первенца и думала о том, что с ним случилось. А вдруг он был жив? Проснулся где-то совсем один и испугался? Они забрали его так быстро, слишком быстро, толком не убедившись, что он мертв.
Этого больше не повторится.
Она искупала Мэтти и переодела, не переставая с ним разговаривать. Поцеловала в мраморную щеку и погладила пальцами мягкие кудряшки. Весь день она держала его на руках и пела. И на следующий, и на следующий, и на следующий. На этот раз она будет с ним, пока он не проснется. На улице теплело, и Мэтти становился неправильным на вид и на ощупь, но она все равно его не отпускала. В доме ему было слишком тепло, поэтому она обернула его прохладной хлопковой простыней и отнесла в сарай в дальней части сада, затененный прилегающим лесом. Она осторожно положила его внутрь, чтобы он мог спать в тишине и прохладе, пока не захочет проснуться, и заперла дверь, чтобы он был в безопасности.
В тот день она пошла на реку, погулять и подумать. Она не помнила, как туда добиралась, но стоял яркий весенний день, и река сверкала в солнечном свете. Флотилия утят двигалась за мамой и папой, и Элис пожалела, что не захватила хлеб. Она так устала, что утратила ясность разума. Она молилась, так усердно молилась, прося Господа вернуть ей его дар. Вода казалась прохладной и успокаивающей. Она представляла, как приятно было бы скользнуть в нее и уплыть.
«Смерть мне мнится почти легчайшим счастьем на земле…»
Она вспомнила строчку из стихотворения, которое учила в школе. Принесет ли смерть облегчение? Элис почти поддалась искушению попробовать. А потом вдруг увидела его. Маленького мальчика, плачущего в одиночестве. Он потерял сандалик и сжимал в одной руке мокрый комочек хлеба, а в другой – маленькое белое перышко. Это был Мэтти. Должен был быть. Он выглядел немного иначе, но ведь он проспал так долго, да и кто еще это мог быть? Вокруг никого. Ее молитвы наконец услышаны. Она обняла мальчика, вытерла ему слезы и забрала его домой.
После этого много недель Мэтти почти не выходил из дома. Элис следила за ним днем и ночью, чтобы убедиться, что больше он не впадет в такой долгий сон. Сначала он вел себя странно и беспокойно, словно не узнавал собственную жизнь, но постепенно снова стал собой. (Они начали с того же места, где остановились, и стали жиль дальше.)
Но маленький мальчик, которого она привела домой, был не Мэтти.
Его звали Габриэль. И все эти годы, та женщина, мать Габриэля, считала его погибшим, а сарай в глубине сада Элис оставался закрытым.
Записав все это на бумаге, Элис наконец осознала страшную правду. Невероятно, как ей удалось скрывать ее столько лет – видимо, благодаря тому, что она заставила поверить в нее саму себя. И разумеется, ей повезло: у них с Габриэлем одинаковые цвет волос и глаз, одна группа крови. Удача вступила с ней в сговор, чтобы создать собственную правду, и обстоятельства сложились так, что в ней никто не усомнился. Она не ходила за покупками в поселок, предпочитая ближайший супермаркет, а больница находилась в городе, где они редко попадали на одного и того же врача. Ее ближайший сосед, пожилой мужчина, интересовался только футболом и скачками и проводил большую часть дня перед телевизором. Когда ей пришлось присоединиться к общественной жизни, отдав Габриэля в начальную школу, он уже давно считал себя Мэтти, а значит, и у окружающих поводов для сомнения не возникало. Голова болела так же сильно, как рука. Физически и морально признание оказалось изнурительным и ужасным, но она почти закончила.
