Если разложить все по полочкам, из всеобъемлющей заповеди любви следует гораздо больше «личных требований», чем из закона Моисеева, но речь не о скрупулезном символизме, не о ковырянии в словах, не о робком толковании мелких правил, ничего не стоящих для нравственности, и не о неподъемной массе навязчиво-невротических воображаемых долгов и церемоний, которые представляют интерес только для Бога, порожденного умами невротиков. Все измеряется другим: мера – высший идеализм, основанный на Боге, объемлющем идеи и реалии в Своей любви, охватывающей и высшую реальность. Иисус ждет от своих последователей высших достижений, направленных на благо людей и божественной воли, ибо благодаря переданной Им любви невротические оковы навязчивых идей разрываются, все душевные силы освобождаются, и их можно с наименьшей затратой сил нацелить на решение поставленных божественной любящей волей реальных задач. Ветхозаветное «ты должен» с его угрозами делает легкое сложным; намного легче жить со счастливой улыбкой и любовью, наполняющей душу, исходящей из Бога и возносящей к Нему.
Однако вся душепопечительская мудрость предписания любви будет разрушена, если заповеди из Нагорной проповеди понимать не как идеальные путевые вехи, а как жесткие законы. Они соответствуют абсолютной любящей воле Божией. Тот, кто хочет мигом воплотить в реальности абсолютное требование, не обращая внимания на законы исторической непрерывности, только повредит и усложнит приближение к конечной цели Божией, царству безусловной любви и блага.
Христианская заповедь любви объединяет высочайшие указания для личности и масс с безусловно действующим руководством, позволяющим заполнить жизнь высочайшими ценностями и достоинствами, очень важными для сдерживания страха – если, конечно, не выставлять в качестве ценности буддистскую нирвану, истребляющую их все.
Теперь мы можем понять, почему Иисус предписывает любовь к Богу всем сердцем как обязательную. Ценность собственной жизни может оказаться под вопросом, а принесение его в жертву – очевидностью. При определенных обстоятельствах можно принести в жертву и ближних – войны происходят всегда. И если люди вдруг перестают верить в то, что такие жертвы даруют им абсолютные божественные ценности, – тогда сами эти ценности уже не будут ничего значить.
Своими словами и жизнью Иисус внес неизмеримый вклад в воспитание любви. Жозеф-Мари Дежерандо говорит: «В любви человек учится любить. Когда люди любят то, что действительно достойно любви, они начинают понимать, что такое любовь. Любовь, лежащая в сердце религии, открыла ее сущность и исток; она рождается из непрестанной любви и, вдохновленная новой юностью, очищает себя в средоточии божественной любви. Она расходится по всей земле в невероятном изобилии, умножается, действует, приносит плоды, воспламеняет и озаряет»
[914]. Этой любви и воплощению ее в самой чистой и ясной форме и учит религия Иисуса Христа.
Часто вызывало возмущение приравнивание высочайшего религиозного принципа к этическому: «Возлюби ближнего своего, как самого себя!» Что имеет в виду Иисус, говоря, что эта заповедь «подобна» заповеди о любви к Богу? (Мк. 12:31). Недолгое размышление – и получается, что речь не может идти о равенстве или соответствии содержания: безусловная и условная любовь не могут совпадать. Речь также не может идти о равенстве в достоинстве обоих предписаний, ибо любовь к самому себе нельзя ставить в один ряд с любовью к святейшему совершенному Богу. Поэтому Иисус мыслит в рамках инволюции: в любви к Богу обязательно должна быть заложена любовь к ближнему. Нельзя любить Бога, не обращая свою любовь на ближних, иначе любовь была бы неповиновением. Творцу всех вещей нельзя напрямую что-то дать, но можно дать ближним, на которых направлена Божия любовь. Таким образом, служение ближнему становится высочайшим богослужением. Это важная социально-этическая точка зрения пророков, перенесенная из мира жутких угроз в солнечное царство любви.
Второе приравнивание – любви к ближнему и самому себе – оспаривается с двух противоположных сторон. Экстремальные альтруисты требуют, чтобы любовь к ближнему ставилась выше любви к самому себе, и когда любовь к себе подменяет эгоизм, а происходит это довольно часто, они стремятся отказать любви во всех правах. Учение о неврозах доказывает неправильность этой корректировки этики и благочестия Иисуса. Обесценивание себя при постановке этической цели очень часто приводит, как мы показали, к мазохистским изменениям личности, которые также ограничивают служение ближним. Принцип «все для других, ничего для себя» очень сомнителен с точки зрения этики и терапии. Немало людей утратили всю самооценку и могут радоваться, только если способны понравиться другим, отказавшись от собственных радостей – и это ставит на место не только тех, кто утверждает, что Иисус должен был приказать любить других больше, чем самих себя, но также и их антиподов, которые считают, что без исключений возможно любить ближнего только как самого себя, потому что человек по натуре эгоист, хищник с садистскими первичными влечениями. Нередкое самопожертвование ради других опровергает эту точку зрения. Да, Иисус открыл именно ту единственную организацию жизни, которая соответствует истинной сущности людей и отдельного человека, и при которой община содействует их правам. Но и здесь нельзя забывать, что Он не создавал новое законничество, а устанавливал необходимое для высочайшего расцвета жизни, а тем самым для основанного на Божией воле идеала. Любовь к ближнему и самому себе стоит среди просьб: «Да приидет Царствие Твое!» и «Да будет воля Твоя!»
Было бы в корне неправильным вместе с Эрнстом Геккелем стараться отделить этическую часть основного принципа христианства («золотое правило») от религиозной. Ведь таким образом этика Иисуса низводится до обывательской. Как можно жить ради других, если нужно любить себя так же, как их, и никакое более внимательное отношение не будет считаться? Совсем другое дело, когда преобладает уверенность, что Бог требует самопожертвования для высших целей, как, например, распятие Иисуса!
И, таким образом, Иисус в своей «основной заповеди» преодолевает закоснелость и холодность Ветхого Завета, отзвуки которых еще встречаются в категорическом императиве Канта, учении, которое имеет ценность только для тех, кто не способен любить из-за невротических препятствий, однако исходит из наивной точки зрения о безошибочности голоса совести. Иисус преодолевает эгоизм в облике искаженного, терапевтически опасного альтруизма и увеличивает нравственную серьезность, устраняя его тень солнцем любви, усиливает добро и предотвращает губительную жестокость совести. Восхваление христианской нравственности без благочестия Иисуса – невежество и в психологии, и в терапии.
Преодоление страха благодаря основному принципу христианства бывает как прямым, так и непрямым, оно направлено как против безотчетного страха, так и против боязни. Страх одолевается с помощью самой сильной любви к Богу и братьям, какую только можно себе представить, а также желанием жить в любящей борьбе с жизненными страданиями, которые содействуют страху. Защищают от страха в первую очередь доверие к Богу, христианская надежда и слияние с Христом как с героическим победителем жизненных страданий и невзгод.
