Наряду с вытеснением страха, о котором шла речь, есть и другой инстинктивный метод избавления от него с помощью новых путей разрядки. В этом случае страх заменяют другие эмоции. На месте вытесненного чувства появляются желание плакать, гнев, уныние, дурное настроение, чувство неполноценности, сознание собственного величия вплоть до мании. Играют свою роль и другие случаи. Иногда, например, страх замещается гневом и ненавистью.
Один знакомый пожаловался мне, что больше не может посещать спектакли, ибо при виде одного из актеров на него накатывал такой гнев, что он не мог держать себя в руках. Он часто встречал этого человека на улице и, хотя тот ничего ему не сделал, он едва мог сдержаться, чтобы не залепить ему пощечину. При апперцепции объекта ненависти выяснилось следующее: «У того человека противные, отвратительные, вытаращенные глаза, он такой жирный и носит брюки без манжет». Преодолев обычное сопротивление, пациент добавил: «У меня у самого выпученные глаза. Врач говорит, базедова болезнь. Я от нее жирею. Я костюм износил, а новый купить не могу. Жене нужно слишком много денег».
Ненависть этого театрала носила ярко выраженный характер навязчивого чувства и заменяла собой боязнь, усиленную страхом. Его телесные страдания не достигли опасного уровня, и он беспокоился больше, нежели его болезнь и диагноз требовали на самом деле. Он занимал прибыльную государственную должность и был обеспечен. Проблем с деньгами, из-за которых он ссорился с женой, не было бы, если бы не тот факт, что его брак терпел крах и создавал блокировки в эротической сфере. Гнев и ненависть отвлекали его от страха, а трудности с деньгами давали желанную возможность злиться на жену. Он явно слишком дорого платил за свое избавление от страха и мог бы все уладить гораздо более практичными методами, если бы подошел к ним сознательно. Подавленное состояние, гнев, ненависть и фанатизм часто являются плохой заменой страху и рождаются из-за недостаточной защиты от него.
Один человек, чье поведение я анализировал, в детстве начинал безудержно плакать, когда в одиннадцать били церковные колокола. В это время хоронили людей, и колокола звонили часто. А мальчик представлял себе, что хоронят его родителей, у которых на самом деле было прекрасное здоровье. Втайне он желал им смерти, но подавлял это желание, хотя часто тайно выражал его искаженным способом. Из-за этих ужасных желаний он испытывал чувство вины, и страх пытался овладеть его сознанием. Впрочем, благодаря предсознанию ему удалось спастись, – спасение приняло форму глубокой грусти и рыданий. Так он притворялся перед самим собой и учителями, будто испытывает нежную детскую любовь. Позже у маленького лицемера развился тяжелый душевный порок.
Мы видим, что и этот метод вытеснения страха опасен. Благодаря ему можно испытать временное облегчение от подавленного чувства, однако вытесненный страх остается в подсознании и часто, как мы еще увидим, губит нас неврозом.
Яснее всего побочные эффекты вытеснения страха видны при неврозе навязчивых состояний, о котором мы скоро поговорим. Здесь отдельные представления, которые временами, но не всегда, сопровождаются сильным страхом, принимают безвредную форму. К сожалению, страх прорывается в другом месте или в облике другого чувства.
Сказанное относится и к религиозному страху, к бремени греха в его самых суровых формах, к тяжелому чувству вины, к ужасной боязни гнева и суда Божьего. Многие могут думать о своих проступках без угрызений совести и без боязни наказания от Бога. Внешне кажется, что они примирились с грехами, считают их незначительными, или относятся к ним равнодушно, или полагают, что с ними покончено. Более внимательное исследование показывает, что угрызения совести только вытеснены и заменились самонаказанием, жестокость которого соответствует уровню вытесненных самообвинений.
Один мой пациент с гордостью называл себя «абсолютно безнравственным». Не мучаясь сознательными самоупреками или угрызениями совести, он совращал то молоденьких служанок, то маленьких девочек, и довел сам себя почти до полного отчаяния, пылая патологической ревностью, которой изводил ни в чем не повинную жену. Он устал от жизни, и только во время беседы с духовником распознал в этом бессознательное самонаказание. Иногда вытесняется даже вся вера в Бога, чтобы успокоить угрызения совести, однако тогда вытесненная совесть возьмет на себя жестокое наказание, с которым придется разбираться в другом месте. Часто при вытеснении морального и религиозного страха начинают преобладать злые влечения.
Одна лесбиянка рассказывала: она смогла так успокоить свою совесть, что предавалась разврату без малейшего упрека. Но за последние полгода она почти не выходила из комнаты. Она едва могла, в сильнейшем ужасе, дотащиться до врача, который жил по соседству. Она, сама того не замечая, вела жизнь заключенной. Лишь после осознания вины и прекращения разврата она сумела исцелиться от страха.
Другими чувственными процессами, призванными отогнать страх и устранить блокировки, мы займемся чуть позже, – а пока изучим, как с той же самой защитной целью трансформируются фантазии.
Борьба ума со страхом
Интеллектуализация и рационализация страха
Страх часто возникает без всяких «зачем» и «почему», независимо от того, происходит ли он из блокировки вытесненного или невытесненного влечения либо нескольких таких влечений. Штекель и Либек ошиблись: неизвестность того, на что направлен страх, они сочли обязательным условием, и спутали страх с тревогой. Но наличие такого объекта – не первичное условие, а второстепенное действие страха, исходящее из стремления объяснить отвлеченный факт страха и присвоить ему объект. Безотчетный страх намного ужаснее, чем тот, причина которого воспринята, воображена и обоснована. Подобное установление связей или ориентиров – базовое влечение разума. Как только объект страха найден или якобы найден, а страх благодаря осмыслению превращен в боязнь, точнее, в очевидную боязнь, страх несколько ослабляется. (Об одном исключении мы еще поговорим.)
К ориентации, когда речь идет о страхе, относится и то, что удается создать представление о его мотивах и причинах. Тогда интеллектуализация, придающая жуткому, неизвестному страху предметное содержание, превращается в рационализацию. Именно так, с подачи Эрнеста Джонса, называется мыслительный процесс, направленный на обоснование или понятное объяснение в интеллектуальных терминах некоторых представлений, чувств или влечений, возникающих в бессознательном. Человек, которому под гипнозом внушили на следующем ужине поменять стул на другой и забыть происхождение приказа, в должный момент прежде всего почувствует порыв осуществить это действие. Вероятно, он даже не спросит о причинах. Если попросить его объяснить свои действия, он, возможно, слегка смущенно скажет, что стул шатался. После опровержения этой мнимой причины появится столь же банальная отговорка, что первый стул был грязен
[70]. Такие обоснования влечений и идей, чье истинное происхождение и значение находится в бессознательном, могут дать блестящие результаты, если разум добавляет к ним осознанный материал: это подтверждает история философии и догматического богословия
[71]. Наука о вере хочет только дать научные границы тем переживаниям, фактам и душевным порывам, какие испытывают верующие, а также тем, какие записаны в Библии и имели место в истории богословия. Их происхождение иррационально, но мы пытаемся придать им рациональную форму. Мы, конечно, увидим, что попытки полностью выразить иррациональное в рациональных понятиях сродни задаче о квадратуре круга. Возможно, это будет мучить нас еще сильнее, но глубинная психология доказывает: уже в самой так называемой чистой рациональности прячется очень много иррационального, как и наоборот. В приведенном эксперименте осознанный порыв поменять стулья, возможно, покажется и человеку под гипнозом, и ничего не знающим зрителям, совершенно иррациональным только после того, как не удались попытки рационализации. Гипнотизер и свидетели, напротив, представляют рациональные и психологические факторы, имеющие отношение к происхождению, структуре и содержанию приказа. Те же факторы обнаруживает глубинная психология при изучении неспровоцированных иррациональных явлений. И это относится к любым суррогатным формам, которые человеческая психика инстинктивно и бессознательно внедряет в сознание в виде объектов и причин страха.
