Глава 4. Невроз для снижения страха
Навязчивые фантазии
Сам термин «навязчивая фантазия» восходит к психопатологии. Выражение это подходит лишь там, где фантазия воспринимается как нечто навязанное – и более того, навязанное изнутри. Когда некто относит собственные или чужие навязчивые фантазии к действию чужеродных духов, демонов, ангелов-хранителей, то, разумеется, психология в работе с ними не должна принимать во внимание подобную трансцендентность.
Связь навязчивых фантазий с разумом и чувствами
Навязчивыми фантазиями мы называем такие, которым свойственна неотступность, доходящая до одержимости. Их интеллектуальное содержание отвращает своей скудостью; они почти не имеют значения; часто они банальны и тривиальны или становятся такими благодаря повторению, к которому принужден больной. Иногда они даже совершенно иррациональны и глупы – таким, например, является бессмысленное повторение звуков, – однако они стойко противятся критике, совершенно неприступны даже для очевиднейших контраргументов, назойливы, идиотичны и все время предлагают один и тот же явно бесполезный смысл, которым человек уже пресытился, ибо слышал его тысячи раз. Неотступно преследовать могут и фраза, исполненная смысла, ценная идея, мелодия – однако их бесконечное повторение во всевозможных ситуациях понижает их значение до тривиальности. За проявленной склонностью к навязчивым состояниям скрывается неведомый смысл, и именно это имеет значение. В этой скрытой фантазии, на которую навязчивая фантазия лишь намекает, содержится сила, избавляющая от страха. Она ведет свою работу, либо напрямую снижая сам страх, либо ослабляя напряжение, его породившее. Ослабление происходит путем частичного прорыва (в форме фантазии) одной из двух антагонистических тенденций. Это любопытный механизм: достоинство интеллекта снижается, а значение его повышается в невероятной степени.
Не меньше в навязчивых представлениях морального и эстетического обесценивания, а больше всего, наверное, поражает унижение функции чувств. Очень многие навязчивые фантазии неприличны и ужасны. Порядочный человек никогда не подчинится им добровольно. Но тонко чувствующие высокоморальные личности страдают и мучают себя сильнейшими незаслуженными упреками, потому что вокруг них постоянно маячат ужаснейшие слова, фантазии и мысли.
Одна дама с безупречным прошлым, чистейшими намерениями и искренней верой, почти отчаявшись, пришла ко мне в поисках исцеления от непрестанного потока бранных мыслей и богохульных представлений, отравлявших ее жизнь. Двадцатилетняя девушка, завидев широкоплечих мужчин, тут же представляла, как вонзит им нож между лопатками. (У ее отца были широкие плечи. В сознании она искренне его любила, однако ее привязанность обрела форму женского эдипова комплекса.) Обсессия прошла после недолгого анализа. – Страдающий меланхолией подросток, которому вскоре предстояла конфирмация, был одержим стереотипной фантазией: ему виделось, что некий мальчик, а иногда сестра, бьет его по ягодицам, приводя в неодолимое сексуальное возбуждение
[82].
Некоторые навязчивые чувства содержат тщеславные самоистязания, никак не обоснованные объективно. Совершенно здоровая девочка печалится из-за того, что у нее пойдет горлом кровь
[83]. Призывник страдает, уверенный, что он не переживет военную службу
[84]. Смелого мужчину, мечтателя, безжалостно терзает вопрос гергесинского бесноватого: «Пришел Ты сюда прежде времени мучить нас?» (Мф. 8:29) и изречение: «Приходит ночь, когда никто не может делать» (Ин. 9:4) (“Die psychoanalytische Methode”, S. 365). Демоны-мучители, говорящие из бесноватого, были для пациента воплощением его собственной сексуальности, отравляющей ему жизнь.
При этом страхи, взятые отдельно, молчаливо хранят тайну своих смысла и цели, отказываются уступить аргументам, сколь угодно ясным, издеваются над здравым смыслом и отстаивают территорию, будто у них есть на это полное право. Фрейд доказал, что эти навязчивые чувства, сколь бы вопиющим ни было их противоречие с бодрствующим состоянием их творца, все же всецело в своем праве, ибо только они придают адекватное выражение более сильным эмоциям.
И мы не должны забывать о возвышенных навязчивых фантазиях и чувствах, которые овладевают сознанием без рациональной причины. Из-за доставляемого удовольствия они обычно воспринимаются не как навязчивости; но если они проявляются слишком массово, может возникнуть желание, чтобы они исчезли, и тогда проявится их навязчивый характер. Каждый знает примеры религиозных стереотипов. Свободный протестант часто не может понять, как, например, они могут превратиться в религиозные потребности – например, в частое повторение одних и тех же молитв, – и как их прекращение может вызвать страх. Теория страха позволяет это осмыслить и дает сведения о том, почему и для благочестивых католиков, испытывающих невротический страх, стереотипная молитва может превратиться в мучение – и, опять же, как продолжать такую молитву без поставленной задачи со стороны священника, пока она не превращается в муку. Я сам не раз такое ви дел.
Истоки компульсий
Истоки компульсивных действий и идей требуют внимательного изучения. Под ними мы обычно понимаем торжество внешней силы над нашей волей. Такие состояния также подразумевают сопротивление внешним воздействиям и попытки их одолеть. При неврозе навязчивых состояний должно присутствовать только первое. Человек подчиняется влиянию, которому он противится. Однако за этим не обязательно следует поражение. Также в тех случаях, когда сильные влечения только действуют на волю, но не преобладают над ней, говорят о компульсивных симптомах. От навязчивых действий, конечно, легче защититься, чем от навязчивых образов, которые моментально попадают внутрь, когда их не ждут, и фантазия появляется до того, как начнется защитная реакция. Тем не менее, иногда может повезти так, что удастся изгнать неотступно преследующие слова, мелодии и мысли усилием воли. Однако чаще всего это получается только на время. Часто до этого временного освобождения даже не доходит – или же появляется иная навязчивая фантазия. Где чувственный исток этих фантазий, забирающих большую часть жизненных сил? Их прямой исток – страх, а возможно, боязнь страха; а косвенно они рождаются из наклонностей, вызывающих конфликт блокировок, который, в свою очередь, порождает страх. Когда друг с другом сталкиваются только слабые желания, страх не достигнет высокого уровня. Однако чем сильнее эротическое желание, ненависть, агрессия, садистское или мазохистское влечение к разрушению
[85] – и чем сильнее барьер, поставленный совестью на их пути как предупреждение, постыдное осуждение, губительное обвинение или суровая кара, тем сильнее будет страх.
