Десять минут на велосипеде займет путь от Гёртон-колледжа до города. На полпути от главной дороги ответвляется Олл-Соулз-лейн. За тисами мелькают пашни и поля, словно сама сельская местность, а не кладбище Сент-Джайлс, и является целью улицы Всех Святых. Там, в могилах, town и gown мирно покоятся бок о бок – ректоры и бургомистры, адвокаты, лавочники, профессоры, члены Тринити-колледжа рядом с соперниками из Кингз-колледжа. Мирно спят доны, и если они были при жизни достаточно значимыми фигурами, мы найдем их последний на этот момент адрес на черной доске у кладбищенской часовни.
«Кто есть кто» кладбища Сент-Джайлс: здесь похоронен национальный экономист Альфред Маршалл, философ-моралист Джордж Эдвард Мур, латинист Чарлз Оскар Бринк, эмигрант из Берлина, сэр Джеймс Джордж Фрэзер, автор «Золотой ветви», и Уильям Хеффер, чьи книжные магазины мы очень любим. Много великих имен прочтем мы на могилах, и еще больше великих остались в забвении. Обнаружатся здесь и Дарвины, сэр Фрэнсис Дарвин, специалист по орхидеям и биограф своего отца, и внучка Дарвина Фрэнсис Корнфорд, чья слава лирической поэтессы свелась к трем строкам: «Почему прячешь руки в перчатки, идя средь полей? / Ты теряешь всё больше и больше… Скажи мне, зачем? / В чем виновна ты, в чем? Нелюбима никем на Земле, /Почему прячешь руки в перчатки, идя средь полей?»
[99]
1 мая 1951 года на кладбище Сент-Джайлс под раскидистой сосной был похоронен Людвиг Витгенштейн (участок № 5). Как плохой каламбур закончилась его история в Сториз-Энд, в доме приятеля-врача. По личным заметкам видно, что до последнего дня его интересовали понятия достоверности, очевидности и заблуждения. Ему было шестьдесят два года, когда он умер от рака простаты. Его последние слова были, если сказанному можно верить: «Скажите им, что я прожил прекрасную жизнь». На его надгробном камне написано лишь то, что можно сказать с достоверностью: Людвиг Витгенштейн, 1889–1951. И тут жизнь еще раз подкинула философу, занимавшемуся проблемами языка, неудачную игру слов: в соседней могиле лежит некто по имени Джеймс Иди Тод (Tod по-немецки – смерть).
«Гранчестер, ах, Гранчестер!» Чай с медом для патриотов
Посмотри на всплески зимородков, слетающих к воде,
Зеленая река незаметно скользит под деревьями,
Смеется, проходя через бесконечное лето,
На пути к морю.
Я опускаюсь в глубь заливного луга.
Pink Floyd. «Луга Гранчестера» (1969)
Собственно говоря, стильно добраться из Кембриджа в Гранчестер можно только одним способом: на ялике по реке Гранта. Для многих поколений студентов такая речная вылазка с подружкой и корзинкой для пикника была обязательной, как встречи с наставником или выпускной бал. Но и путь по лугам Гранчестера так красив, что рок-группа Pink Floyd – ребята, которых не сразу заподозришь в любви к природе, – написала о нем песню.
«Добро пожаловать в Рай» – читаем на вывеске заповедника, в котором голубые зимородки, водяные крысы, ужи и малиновки живут более или менее дружно. «Я опускаюсь в глубь заливного луга…» Если мы протиснемся в «калитку поцелуев» и поцелуемся по хитроумному обычаю, заведенному здесь пастухами и пастушками, то сможем пройти вдоль реки весь путь до Гранчестера.
Соломенные крыши, цветники как на выставке, церковь и три паба. Деревня, как сотни других в Англии, даже в наши дни. Что такого особенного в Гранчестере? «В нашей деревне около шестисот жителей, три нобелевских лауреата, пять членов Королевского общества и восемь кембриджских профессоров», – сказал мне один из них, автор бестселлеров Джеффри Арчер. Ему хотелось бы быть такой же романтичной фигурой, как Руперт Брук – один из немногих поэтов, чьи имена пишут на ресторанных вывесках, что в Англии свидетельствует о еще большей популярности, чем место в «уголке поэтов» в Вестминстерском аббатстве. Без Брука Гранчестер был бы обычной профессорской деревней, каких много вокруг Кембриджа. Но не будь Гранчестера, Брук никогда не написал бы свое самое известное стихотворение. Он сочинил его в мае 1912 года в кафе Des Westens на западе Берлина, где тогда собиралась интеллектуальная элита. «Берлин. Евреев голоса, / Что пиво пьют» – замечает Руперт Брук и вспоминает «луга у Хаслингфилд и Котон, / Где все открыто, не verboten…»
[100] Охваченный ностальгией, он пишет гимн Англии, «Сентиментальное изгнание», как поначалу называлось это стихотворение, ныне известное под названием «Старый дом священника в Гранчестере» – оду утраченным местам юности: «А нынче мягкая вода / Озер по-прежнему сладка / И так же смех реки струей / Звенит под мельницей пустой? / Ведь вряд ли где-то я найду / Такой уют и красоту… / Луга забыть помогут ложь, / Пустую правду, боль… Ну, что ж…» И, наконец, заключительные строки, часто цитируемые, вошедшие в поговорку: «Застыли стрелки, замер час…/ А есть ли к чаю мед у нас?» Гранчестер Брука – место, где время не движется. Впрочем, предложение навсегда остановить часы на церковной колокольне на десяти минутах третьего в память о поэте было прозаически отвергнуто деревенским священником.
Руперт Брук, сын учителя из Регби, сначала жил в Кингз-колледже, а в июне 1909 года переехал в Гранчестер, чтобы в тишине и покое написать диссертацию о елизаветинском драматурге Джоне Вебстере. Он снял комнату в заведении под названием Orchard, где на самом деле был фруктовый сад, а с 1897 года и кафе-чайная у реки Гранта. Пчелиным медом хозяев посетители кафе сластили чай, а протанцевав всю ночь на Майской неделе, студенты в шесть утра встречались в Orchard Tea Garden за завтраком.
Здесь мы и сидим сейчас, в зеленых шезлонгах, кучно расставленных под яблонями и грушами, и пьем чай, который сластят уже не медом, а стихами Брука в рекламном проспекте заведения и сознанием того, что мы находимся в одной из священных рощ английской нации, «где больше знаменитых людей пили чай, чем в любом другом месте».
Летом 1911 года Руперта Брука в Гранчестере посетила Вирджиния Вулф, тогда еще носившая фамилию Стивен. Его лирика произвела на нее меньшее впечатление, чем он сам («я думала, он станет премьер-министром»), и теплой лунной ночью («пойдем купаться голышом») они ныряли в «пруд Байрона» – небольшую запруду на окраине деревни, где лорд Байрон студентом занимался физкультурой, готовясь переплыть Геллеспонт. «Новые язычники», как называла Вирджиния Вулф «апостольское» окружение Руперта Брука, славили в стихах и буколических вылазках радость повседневной жизни вдали от современного урбанизированного мира. Мечты о природной жизни, социалистические идеи, сексуальная раскованность – все это было в деревенской идиллии кембриджских интеллектуалов. Сияющим солнцем этого мирка был Руперт Брук: босой, в рубашке с открытым воротом, каштановые волосы, расчесанные на прямой пробор, эдвардианский Хью Грант, окруженный женщинами и мужчинами, в метаниях между бисексуальными и гомосексуальными пристрастиями, сердцеед и прирожденный победитель.
