«Хотите учиться в Кембридже? Поступайте в государственную школу». Под таким заголовком газета The Independent в январе 2000 года обнародовала новаторскую инициативу Клэр-колледжа: оказывать предпочтение кандидатам из семей с низкими доходами и из государственных школ, а не выпускникам частных школ. Критики, понятное дело, называли это социальной инженерией и дискриминацией независимых школ. Тем не менее в 2004 году Кембриджскому университету удалось повысить долю абитуриентов из государственных школ до пятидесяти трех процентов против все еще непропорционально высоких сорока семи процентов из частных школ. Трудность заключается в достижении правильного равновесия без снижения планки высоких стандартов и отказа от принципа зачисления по критерию одаренности.
Обезличивание и усреднение высшего образования в Англии и на континенте лишь укрепляют сторонников Оксбриджа вроде Ноэля Аннана в их стремлении защитить университет: «превосходное рождает превосходное». Об оксбриджском духе, который с упорством, равным мастерству, доказывает свой блеск, свидетельствует поэтический конкурс 1998 года, проведенный в Кембриджском университете, где об актуальных проблемах говорилось в стиле, который может показаться полным анахронизмом. Чтобы получить медаль сэра Уильяма Брауна, которую вручают с xviii века, нужно было написать оду на древнегреческом «об исследовании Интернета» и стихотворение на латыни о клонировании.
В Кембриджском университете самый малый процент тех, кто бросает учебу (один процент, для сравнения: в Германии около пятидесяти процентов). Пока университет переживал финансовый кризис и искал свое место в современном обществе, город и регион переживали беспримерный подъем. Символом кембриджского феномена стал Научный парк, возведенный в 1970 году на северо-восточной окраине города по инициативе Джона Брэдфилда, казначея Тринити-колледжа, которому этот участок земли принадлежал с 1443 года. Следуя американской модели, он задумал своего рода территориально-производственное объединение, где инновационные фирмы занимались бы исследованиями, соединяя таким образом фундаментальную науку и ее реализацию в экономике, создавая союз промышленности и университета, выгодный для обеих сторон.
Кембриджский наукоград с его почти семьюдесятью фирмами на сегодняшний день является самым крупным на Британских островах центром информационных и биотехнологий. При этом его павильоны на участке земли площадью в пятьдесят гектаров утопают в зелени и больше напоминают корпуса пансионата для пожилых людей. Те, кого не интересуют эксперименты Abcam, Xaar и NAPP, получат удовольствие от парка как от дендрариума, потому что у доктора Брэдфилда, ученого-зоолога, есть еще один повод для гордости: между лабораториями насажено столько разных деревьев, сколько букв в алфавите, от акации до ясеня.
Успеху кембриджского Научного парка, первого в Англии (только в Шотландии есть еще один – Стратклайд), предшествовал ряд других, пусть и не столь эффектных проектов. Лет через десять после бума высоких технологий в Силиконовой долине в окрестностях Кембриджа тоже появились небольшие узкоспециализированные фирмы. Часто во главе их стояли молодые ученые, духовные наследники Ньютона, которых больше привлекала самостоятельная исследовательская работа, чем плохо оплачиваемая преподавательская – подрядчики высоких технологий в духе тэтчеризма. Изобретатель Всемирной паутины, физик Тим Бернерс-Ли, тоже был выпускником Кембриджа, как и первый в Англии интернет-миллиардер Майк Линч, создатель программного обеспечения Autonomy. К середине 1980-х годов вокруг Кембриджа насчитывалось более четырехсот подобных фирм. Силиконовая топь стала визитной карточкой экономической политики правительства Тэтчер, примером бурного экономического роста целого региона.
В 1987 году Сент-Джонс-колледж открыл собственный инновационный центр прямо напротив Научного парка. Соединение техники будущего с вековой академической традицией, как и творческая атмосфера Кембриджа, действует как магнит. Sony, Olivetti, Microsoft и многие мировые игроки новой постиндустриальной революции открыли в Силиконовой топи исследовательские фирмы. Где, как не здесь, быть европейскому центру ключевых технологий xxi века? В окрестностях Кембриджа работают около полутора тысяч фирм с тридцатью тремя тысячами сотрудников. Многие годы Кембриджшир – самое быстро растущее графство в Англии. «Университетский город превратился в город экономического бума», – писала в 1999 году газета The Independent.
Оборотной стороной, как обычно, стали неимоверные транспортные и жилищные проблемы. Из окрестных населенных пунктов в Кембридж на автомобилях ежедневно прибывают на работу около сорока тысяч человек. Пробки в часы пик здесь страшнее, чем на мосту Блэкфрайерс-бридж в Лондоне. Даже на автобусных остановках в местах перехватывающих парковок на окраинах города не удается избежать давки. На узких центральных улочках, где запрещено автомобильное движение, проблемой становятся велосипедисты. Попытка лоббистов пешеходных зон вытеснить их из центра города мобилизовала на противостояние не только town и gown, но и лейбористский городской совет (за велосипеды) против консервативного совета графства (за пешеходов).
Образованию заторов в маленьком городе весьма способствуют туристы, ежегодно прибывающие в количестве более трехсот пятидесяти тысяч человек. Не удивительно, что городской совет подумывает об антитуристических кампаниях вроде «Один день без поездки в великий Кембридж» со слоганом «Кембридж полон, вы здесь не нужны».
Город полон уже и собственными жителями числом более ста двадцати тысяч. Год за годом цены на недвижимость в Кембридже растут примерно на двадцать процентов вследствие недостатка жилья и бума в Силиконовой топи. Даже крохотные викторианские типовые дома в рабочем квартале Ромсей стоят более ста пятидесяти тысяч евро; в аристократической части города, Вест-Энде, за дом можно выложить четыреста тысяч, а за эдвардианскую виллу на Сториз-Уэй – полтора миллиона евро. Из-за таких цен большинство предпочитает жить в Или или в Хантингдоне и приезжать на работу в Кембридж. В ближайшие годы планируется построить десятки тысяч новых домов. Но где? У планировщиков есть серьезная проблема. Университет в сельской местности, который превратился в центр новой экономики с инфраструктурой средневекового торгового городка – все это тоже часть кембриджского феномена.
«Кажется, наша участь – превратиться в зрелище, – еще в 1869 году опасался дон Тринити-колледжа Генри Сиджвик. – Учеба переместится куда-нибудь еще, а мы все превратимся в чичероне. Типичный кембриджец станет антикварным персонажем, который все знает об истории колледжей и погружен в «культуру развалин».
В Кембридже более чем где-либо еще ощущается социальное расслоение. И границы эти проведены не только между town и gown. Наряду с академическим средним классом есть преуспевающий класс компьютерных миллионеров из Силиконовой топи, а наряду с интеллектуальной и технической элитой – широкий слой низкооплачиваемых работников. Процент безработных невелик, но тем не менее немалая часть населения находится у черты бедности – например, жители такого проблемного квартала, как Арбери в северной части города. Но группы смешиваются, и социальное напряжение удерживается в рамках. Там, где равенства меньше всего, искусство удерживать равновесие становится самым востребованным. Кембриджу, похоже, это удается.
