Фотографии жокеев.
Свет в доме был оранжевым.
– Я тебя знаю, – сказал Макэндрю; теперь он казался маленьким, будто сломанная ветка в кресле.
В следующей главе вы увидите, как это было тогда, раньше, – что в тот раз имел в виду Макэндрю.
– Ты мертвая ветвь, которую я приказал ей отрезать.
Волосы у него были желтовато-седые. Очки. Авторучка в кармане.
Глаза блеснули, но без особого довольства.
– Полагаю, ты пришел с обвинениями, так?
Клэй сидел в кресле напротив.
Смотрел прямо на него, не мигая.
– Нет, сэр, я пришел сказать, что вы были правы, – и застал Макэндрю врасплох.
Тот бросил на Клэя проницательный взгляд.
– Что?
– Сэр, я…
– Бога ради, зови меня Эннис и говори уже.
– Ладно, в общем…
– Я сказал говори.
Клэй сглотнул.
– Вы не виноваты, это все я.
Он не стал сообщать Макэндрю того, что рассказал Новакам, но однозначно дал ему понять.
– Понимаете, она не смогла совсем распрощаться со мной, и потому это случилось. Наверное, она слишком устала или думала не о том…
Макэндрю медленно кивнул.
– Она забылась в седле.
– Да, наверное, так.
– Ты был с ней накануне ночью.
– Да, – подтвердил Клэй и поднялся из кресла.
Он уже спустился с крыльца, когда Эннис с женой вышли следом и старик окликнул его:
– Эй! Клэй Данбар!
Клэй обернулся.
– Если бы ты знал, какие только кренделя не выкидывали жокеи за мои годы с ними.
Он внезапно заговорил сочувственно.
– Ради предметов куда менее стоящих, чем ты.
Он даже спустился и подошел к Клэю у калитки.
– Послушай, сынок.
Тут Клэй впервые заметил у Макэндрю глубоко во рту серебряный зуб, покосившийся вправо.
– Не представляю, чего тебе стоило прийти и все мне выложить.
– Спасибо, сэр.
– Вернись в дом, а?
– Нет, я лучше пойду.
– Ладно, но если я тебе чем-нибудь, хоть чем, могу помочь, скажи.
– Мистер Макэндрю?
Теперь старик замолчал, с газетой под мышкой. Он едва заметно приподнял подбородок.
Клэй почти уже спросил, насколько хорошим жокеем была или обещала стать Кэри, но понял, что вопрос непосилен им обоим – так что попробовал другое.
– Может быть, вы продолжите тренировать? – сказал он. – Будет неправильно, если вы бросите. Это же не ваша…
Эннис Макэндрю развернул плечи, поправил газету и двинулся в дом. Бормоча себе под нос:
– Клэй Данбар.
Хотел бы я знать, что он имел в виду.
Ему следовало сказать что-нибудь о Фар Лэпе.
(В водах, что так скоро нахлынут.)
В доме Теда и Кэтрин Новак оставалось только найти их: зажигалку, ларец и письмо Клэя.
Они не знали, потому что еще не трогали ее кровать, а все это лежало под ней, на полу.
Матадор в пятой.
Кэри Новак в восьмой.
Кингстон-Таун не может победить.
Тед коснулся гравировки.
Клэя, однако, больше всего озадачил и наконец что-то ему дал второй предмет из двух, добавившихся в ларце. Первым была фотография, которую прислал отец, с мальчиком на мосту; но вторую вещь он ей не давал, выходило, что она ее украла, и ему никогда не узнать, как это было.
Выцветшая, но зеленая и продолговатая.
Она лежала там, на Арчер-стрит, восемнадцать.
Она украла проклятую прищепку.
Шесть Хенли
Для Теда и Кэтрин Новак выбора как бы и не было. Если она не попадет в ученицы к Макэндрю, значит, достанется кому-то еще: так пусть уж это будет лучший.
Была кухня и чашки с кофе, когда они ей сообщили.
Позади них громко тикали часы.
Девочка потупила взгляд и улыбнулась.
Ей было считай что шестнадцать, в начале декабря, когда она стояла на лужайке в нашем городе, в конном квартале, с вилкой тостера у ног. Она остановилась, присмотрелась и заговорила.
– Глядите, – сказала она. – Вон там.
Следующий раз был, конечно, тем вечером, когда она перешла дорогу.
«Ну и? А как меня зовут, не хочешь спросить?»
Третий раз – во вторник, на рассвете.
Ученичество ее начиналось только со следующего года, но она бегала с ребятами из «Трай-Колорз» уже несколько недель до того, как это ей назначил Макэндрю.
«Жокеи и боксеры, – говаривал Макэндрю, – это же почти один хрен». И те и другие пристально следят за весом. И тем и другим, чтобы выжить, приходится драться; и опасность, порой смертельная, всегда рядом.
Во вторник в середине декабря она бежала среди боксеров с озерками на загривках. Волосы у нее были распущены – она почти никогда их не убирала, – и ей приходилось стараться, чтобы не отстать. Бежали по Посейдон-роуд. Привычно пахло пекущимся хлебом и железными штуками. Клэй ее заметил на углу Найт-Марч-авеню первым. В те дни он тренировался один. Спортивный клуб он бросил. Она была в шортах и майке-безрукавке. Подняв глаза, она поймала на себе его взгляд.
Майка была линяло-голубая.
Шорты – обрезанные джинсы.
На миг она обернулась и посмотрела на него.
– Привет, чувак! – крикнул один из боксеров.
– Привет, ребята, – но негромко, для Кэри.
В следующий – его выход на крышу. Было тепло, темнело, и он спустился на землю, чтобы поговорить с ней: она стояла одна на тротуаре.
– Привет, Кэри.
– Привет, Клэй Данбар.
Воздух как будто вздрогнул.
– Ты знаешь мою фамилию?
И вновь он отметил ее зубы: не очень ровные, похожие на морские стекляшки.
– Ну да. Знаешь, люди знают вас, пацанов Данбаров.
Она вот-вот рассмеется.
– А правда, что вы держите мула?
– Держим?
– Ты вроде не глухой?
Она решила ему задать!
Но слегка, по-доброму – и он охотно отозвался:
– Не-ет.
– Не держите мула?
– Нет, – уточнил он, – я не глухой. Мул у нас есть с недавних пор. Еще у нас есть бордер-колли, кот, голубь и золотая рыбка.
