Такая манера разговаривать, конечно же, раздражала, и невольно возникала мысль, что Митараи поворачивает не туда, куда нужно. У меня в таких случаях возникало впечатление, что он, того и гляди, свихнется.
– Ладно, – сказал я. – Ответь мне на такой вопрос: почему тело Кадзуя Уэды лежало в такой позе, будто он танцует?
– А-а! Думаю, мы поймем это, если проведем целый день в этой комнате.
– В этой комнате?!
Я огляделся по сторонам. Сплошные книжные полки и больше ничего.
– Ты можешь выражаться яснее? Хорошо, давай так. Вчера убили этого Кусаку. Ты чувствуешь свою ответственность, и тебя это угнетает. Мне кажется, ты просто наудачу ляпнул, что трупов больше не будет, не разобравшись в этом деле…
– Тут ничего нельзя было поделать! – Голос Митараи выдавал боль и смятение. – Кроме него… но… нет, этого не будет… а сейчас…
Похоже, мой друг был явно не в ладах с реальностью. Но, как бы ни складывались обстоятельства, я никогда прежде не слышал от него эту фразу – «ничего нельзя было поделать», – если речь шла об убийстве.
– Знаешь, что я подумал… – сказал я. – А вот сейчас, слушая тебя, понял, что я прав. Мне кажется, Кусака покончил с собой.
Мои слова произвели на Митараи большое впечателение. Я бы даже сказал, мой друг был порядком потрясен. Помолчав несколько секунд, он медленно проговорил:
– Самоубийство… угу… Я об этом не думал. Такой, значит, вариант?..
Митараи сник и подавленно опустил плечи. Еще бы! О такой простой вещи не подумать… Я представил, какое у него сейчас настроение. И тут…
– Если мы скажем, что это было самоубийство, мы им еще больше тумана напустим.
Я разозлился:
– Киёси! Ты что, решил всех развести? Не понимаешь, что происходит, и корчишь из себя знаменитого сыщика? Ну ты даешь! Если не знаешь, лучше прямо так и сказать: не знаю. Профессиональные следователи мозги себе наизнанку вывернули, но так и не разобрались, что к чему. Дуришь людей и не краснеешь… Потом ведь позора не оберешься.
– Что-то я устал. Отдохнуть надо.
– И все-таки ты послушай!
Митараи молчал, и я стал излагать ему свои мысли. Я много думал над этим делом и имел о нем собственное мнение.
– Даже если мы признаем версию самоубийства, все равно ничего не понятно. Возьмем записку, приколотую к стене…
– Ага.
– Написана очень плохо. Автору явно недостает литературного таланта.
– То есть?
– Ну кто так пишет!
– Разве плохо?
– А ты считаешь, хорошо?
– Можно было по-другому? Не думаю.
– Человек заявляет, что будет мстить. Это же целая драма. А написано как? Третий сорт! Неужели нельзя покрасивее изложить?
– Например?
– Стиль должен быть литературный, высокий. Как-нибудь так… «Я дал себе обет лишить тебя жизни», или «Я буду мстить и не успокоюсь, пока не исполню свое предназначение», или «К тебе прискачет всадник на коне цвета алой крови».
– Очень поэтично!
– Можно еще много чего придумать. Вот, к примеру…
– Спасибо, достаточно. Что ты сказать-то хочешь?
– По поводу мести я хочу сказать следующее: версия, что преступник – Кусака, не прокатывает. У него не было причин мстить Хамамото. Познакомились они совсем недавно, и отношения у них были очень хорошие. И потом, вместо того, чтобы убить Хамамото, Кусака покончил с собой. Какая же это месть? Или он придумал некий трюк, от которого Хамамото лишится жизни уже после его смерти?
– Этим сейчас занимается полиция. Сказали, что комнату в башне тоже будут проверять.
– А убийства Уэды и Кикуоки… При чем здесь месть Хамамото?
– Явно ни при чем.
– Но если мы отбрасываем версию, что убивал Кусака, остаются трое слуг, Эйко, дочь Хамамото, Куми Аикура, муж и жена Канаи, Ёсихико и Тогай. Среди них нет никого, кто мог бы испытывать к Хамамото чувство мести.
– Точно.
– Я повторяюсь, но убийство Кусаки действительно никак не затрагивает Хамамото.
– Согласен.
– Или же, если предположить, что Кусака нравился Эйко, его убийство причинило ей страдания, а через нее и отцу. Уж больно замысловатая комбинация для мести.
– Здесь сам черт ногу сломит! Сплошные непонятки – ухмыляющаяся кукла, две палки в снегу…
В этот момент дверь в библиотеку резко распахнулась, и на пороге появились Эйко Хамамото и Куми Аикура. С невозмутым видом они направились к окну. Однако, приглядевшись, можно было понять, что спокойствие их показное и они охвачены возбуждением, граничащим с чувством потерянности. Девушки были настолько увлечены собой, что даже не заметили, что в библиотеке находятся еще два человека, с замиранием сердца смотрящие на них.
– Ты развила здесь слишком бурную деятельность, – с равнодушным видом заявила Эйко. Обычно таким тоном говорят о погоде.
– Это ты о чем? – осторожно полюбопытствовала Куми. Действительно интересный вопрос, подумал я и из последующих слов Эйко понял, что она имела в виду. Ее соперница пыталась завоевывать симпатии мужчин – Кусаки, Тогая, Кадзивары, – и у нее это неплохо получалось.
– Зачем понапрасну тратить время? Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – продолжала Эйко со сладкой улыбкой, как бы между делом.
– Извини, конечно, но я ничего не понимаю, – отвечала Куми в том же духе. Я затаил дыхание.
– Что касается всех остальных – пожалуйста. Ты вся такая мягкая и пушистая, у тебя такое отношение к жизни. И на здоровье. Но я не ты. Я – другая. Я, как ты, не могу. Кусаку я тебе никогда не прощу. Поняла?
– Какое же у меня отношение к жизни? Ты говоришь, что не можешь, как я, а сама наверняка не хуже меня знаешь, как и что делается.
– Значит, отвечать ты не хочешь?
– Это же я тебе вопрос задала.
– Тебе же лучше будет. А то смотри. Хочешь, чтобы я всем рассказала, какая у президента Кикуоки была секретарша?
Куми не нашлась что ответить. В библиотеке повисла леденящая тишина.
– Какого черта тебе надо? При чем здесь Кусака?
Самообладание оставило Куми. Она больше не могла следить за словами, тем самым частично признав свое поражение.
– Ты все прекрасно знаешь. – Тон Эйко вдруг чудесным образом смягчился, стал медоточивым. – Как ты пускала в ход свои профессиональные приемчики, чтобы соблазнить невинного мальчика.
– Погоди! Какие еще профессиональные приемчики?
– Так ведь твоя профессия – под мужиков ложиться. Скажешь, нет?
Куми отреагировала благоразумно – не стала кричать, оправдываться. Сумела удержать в себе готовые сорваться с языка бранные слова и с вызовом рассмеялась:
