На всем протяжении Кубрик и Кларк продолжали обсуждать детали. Одна стратегия, которую они изначально обговорили, заключалась в том, что их история – метафизическая, и даже мистические элементы должны были быть проработаны через абсолютный научно-технический реализм. Космические корабли, орбитальные станции, лунные базы и экспедиции на Юпитер – все было основано на реальных исследованиях и строго проверенной экстраполяции, большую часть информации предоставляли лидирующие американские компании, которые также создавали технологии и проводили экспертизы для НАСА. В конце 1965-х Джордж Мюллер, глава космической программы «Аполлон», осмотрел студийное оборудование фильма на севере Лондона. Тогда «Аполлон» был летными испытаниями непилотируемых космических ракет, а НАСА запускало предшественника программы «Джемини» – пилотируемую двумя людьми капсулу для амбициозной серии экспедиций на орбиту Земли. После обхода растущих декораций фильма и осмотра детально проработанных моделей центрифуг и космических кораблей человек, ответственный за отправку людей на Луну и за безопасное возвращение их на Землю – невероятное путешествие Одиссея, уже совершенное человеком, – был достаточно впечатлен, чтобы назвать съемки «НАСА ВОСТОК».
Кларку было пятьдесят, когда вышла «Одиссея». Когда Кубрик впервые связался с ним в 1964 году, он уже наслаждался крайне преуспевающей карьерой. Лучше всего он был известен как невероятно одаренный воображением научный фантаст, но он также был прозорливым эссеистом и одним из крупнейших сторонников экспансии человека в Солнечную систему в XX веке. Кроме своих фантастических и нефантастических творений, он играл заметную роль в истории технологий. Статья Кларка «Внеземные ретрансляторы» 1945 года, опубликованная в британском журнале Wireless World, предложила глобальную систему геостационарных спутников, которая, как он говорил, радикально изменит глобальные телекоммуникации. Некоторые транслируемые им идеи к тому моменту были уже известны, но Кларк синтезировал их столь безукоризненно, что его статью признали важным документом космической эры и информационной революции.
На произведения Кларка сильно повлияла работа британского фантаста Олафа Стэплдона (1886–1950), чьи эпохальные «Последние и первые люди» и «Создатель звезд» включают множество фаз эволюции сквозь широкие временные рамки. Ранние романы Кларка «Конец детства» (1953) и «Город и звезды» (1956) точно так же охватывают огромные промежутки времени таким образом, что монументальные изменения цивилизации можно рассмотреть очень детально. До сих пор считающийся его лучшей работой роман «Конец детства» рассказывает о том, как человеческая раса попадет под наблюдение кажущихся доброжелательными инопланетян, «сверхправителей». На странное видение Кларка окончания детства человечества также напрямую повлиял великий российский ученый и футурист Константин Циолковский, который в эссе, написанном в 1912 году, заявил: «Планета есть колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели». Это утверждение станет центральным кредо космической эры и найдет свое прямое выражение в финальных сценах «Одиссеи».
Как и «Улисс», «Одиссея» сначала была встречена разной степенью непонимания, пренебрежения и презрения, но также трепетным восхищением, в основном в среде молодого поколения. Первые показы этого фильма были тяжким испытанием, на премьере в Нью-Йорке фильм сопровождался гулом неодобрения, свистом и большим количеством уходов из кинотеатра. Большая часть городских критиков разгромила фильм, не стесняясь переходить на личности и используя при этом уничижительные термины. И, так же как и с Джойсом, многие коллеги Кларка и Кубрика из кожи вон лезли, чтобы опорочить фильм. Российский режиссер Андрей Тарковский, вероятно, величайший режиссер XX века, нашел фильм отталкивающим. Он назвал его «во многих пунктах – липой», он говорил, что его упор на «детали материальной структуры будущего» привел к трансформации «эмоционального фундамента фильма как художественного явления в мертвую схему, претендующую на правду». Сразу после выхода фильма друг и соратник Кларка, научный фантаст Рэй Брэдбери, написал негативный отзыв, ругающий медленный темп фильма и его банальные диалоги. Он же предложил решение: фильм стоило «пропустить через мясорубку, безжалостно».
Сейчас эти изначальные волны враждебности и непонимания можно трактовать как результат радикальных инноваций в фильме в отношении техники и структуры – еще одна схожесть с «Улиссом». За ними последовали скупые переоценки, по крайней мере со стороны некоторых, и зарождающееся осознание того, что на свет появилось значимое творение искусства. Сейчас «Одиссею» считают одной из тех крайне редких работ, которые навеки определяют свою историческую эпоху. Проще говоря она изменило наше отношение к нам же самим. В этом смысле также фильм легко выдерживает сравнение с шедевром Джеймса Джойса.
В обеих этих современных «Одиссеях» зрителей попросили принять новый вид восприятия нарратива. Хотя не Джойс изобрел поток сознания и внутренний монолог как литературный инструмент, он вывел их на новый уровень мастерства и сложности. Не Кубрик изобрел косвенную бесцельность и имажинистское повествование без диалогов – но вставив это в жанр научной фантастики и поместив это в столь широкое, наполненное разными видами поле пространства и времени, он по сути выдвинул это на новый уровень. «Одиссея» – в основном невербальный опыт, его легче сравнить с музыкальной композицией, чем с обычным основанным на диалогах коммерческим кинематографом. Авторское кино с бюджетом голливудского блокбастера, оно поставило зрителей в непривычную позицию, требующую «быть внимательными глазами», как отметил Кубрик.
Первоклассный импрессионистский портрет провинциального Дублина руки Джойса дает нам возможность испытать ранее недоступные внутренние потоки человеческих мыслей и чувств. «Космическая одиссея 2001 года» Кубрика и Кларка дает будоражащее видение человеческой трансформации из-за технологий, они ставят все наши стремления в колоссальные космические рамки и пробуждают существование внеземных существ настолько могущественных, что они уподобляются богам. Каждое из этих произведений имеет огромное влияние, у каждого есть бесчисленные последователи, пытающиеся сравняться с их философской широтой и технической виртуозностью. Ни одно из них так и не превзошло оригинал.
* * *
Мое собственное пожизненное увлечение «Одиссеей» началось весной 1968 года, когда мне было шесть. Моя мать, убежденный поклонник Кларка, сводила меня на дневной сеанс во время недель кинопремьеры. Было ли это в Вашингтоне (где мы тогда жили) или в Нью-Йорке (где, как мне кажется, это было), неясно. И хотя к тому моменту я уже пребывал в восхищении рывком в космос, наиболее грандиозной частью которого была программа «Апполон», с успехом завершившая беспилотное тестирование двух исполинских лунных ракет Сатурн V, – к первому погружению в столь сильную, многозначную, визуально ошеломляющую работу я оказался не готов.
Несомненно, в шесть лет ваши органы чувств открыты восприятию настолько, насколько они вообще могут быть, и я считаю, что мне повезло посмотреть этот фильм в этом возрасте. Пролог «На Заре человечества» был и приковывающим внимание, и тревожащим, а загадочное появление монолита под музыку дьявольски звучащего «Реквиема» Дьёрдя Лигети оставило после себя смесь тайны, удивления и ужаса, захватившую мое детское воображение. Экстатическое открытие человекообразной обезьяной, что кость можно использовать в качестве оружия, которое Кубрик передал бессловной кинематографической уверенностью, не нуждается в объяснениях и даже не требует сознательного понимания. Фильм говорит на своем собственном языке и, как и в большей части фильма, авторитетом и силой изображения не требует буквального понимания.
