— Трофим, не вздумай это делать. Я тебя предупреждаю последний раз.
— Не злись, я делаю это для нашего сына, — он подошел, притянул ее за талию и поцеловал в облупленный от солнца кончик носа: — Пусть он снова почувствует себя свободным.
— А я — брошенной!.. У меня есть муж или его нет?
— Я есть! Это ненадолго.
Его объяснений она не приняла. Нахмурилась, поджала губы, но Трофим собирался сделать, как решил.
— Ты все-таки уходишь?
Соня с ненавистью смотрела на собранные вещи.
— Пожалуйста, не начинай! Я так решил. Я так хочу!
— По-моему, в этом доме решать могут все, кроме меня: отец решил, что мне нельзя разводиться. Потом — что я должна вернуться к тебе. Ты решил, что жить без сына тебе удобнее. Теперь ты опять решил, что меня можно отодвинуть, как шкаф… Только я не шкаф, Трофим. Уходишь — иди! Но я тоже буду жить так, как решу сама!
— Это угроза или ультиматум? — переспросил он.
— Ответный ход! Ты собрался? Скатертью дорога.
Трофим схватил сумку, шагнул из комнаты. Во дворе он столкнулся с тестем и тещей.
Владимир Кузьмич опустил взгляд на сумку.
— Ты это куда намылился? Как голова-то?
Трофим дотронулся до пластыря.
— Да ничего… Поживу пока у матери. Пусть Пашка успокоится, потом видно будет.
— Понятно. А Сонька-то одобрила?
— Нет! — признался он.
— Тоже понятно: бабе нужен мужик, не штамп в паспорте. Штамп-то не приласкает, не согреет…
— Трош, ты бы подумал! — поддержала мужа тетя Катя. — Что вы друг от друга бегаете-то?
— И вы туда же! — Трофим рыкнул. — Никуда не ухожу, никого не бросаю. Это тактический ход — временное отступление.
Из дома вышла Соня, прислушалась к их разговору и едко добавила:
— Пап, не держи его. Он у нас возомнил себя Кутузовым! Видишь, "сдает" Москву Наполеону…
ГЛАВА 28
Уйти нельзя вернуться
Фролов приехал к Трофиму через неделю, привез пожелания заказчика и рассказал о том, что тот постоянно звонит и интересуется, как идут дела.
— Понравилось ему здесь. И правда красота!
Они стояли на высоком берегу и смотрели на лес, закрывший противоположный берег. Потом их внимание привлек визг на пляже.
— Красиво у вас тут, и женщины красивые… — Фролов засмотрелся на купальщиц и причмокнул: — А познакомиться с кем-нибудь можно? Я свободный. Вдруг встречу здесь свою судьбу?
Трофим запустил руки в карманы. Шел он босиком, в закатанных джинсах, в белой футболке, которая от жары не спасала. На кончиках отросших за месяц волос повисли капли пота. Сейчас бы на речку!
— С этими двумя знакомиться не советую.
— Ты их знаешь? — Фролов оживился. Повертел круглой головой, снял галстук и взлохматил светлые волосы: — Жарко!.. Светленькая хороша… Красивая женщина, и фигура загляденье… Кто это?
— Соня. Моя жена.
Фролов хмыкнул и перевел на него понимающий взгляд.
Жену Трофим не видел с того дня, как ушел жить к матери.
Мать тоже удивилась его решению и считала его поспешным.
— Троша, я не понимаю, — они сидели за столом и пили чай с баранками, которые принесла сиделка: — Получается, ты удалился, чтобы Соня все решала сама?
Мать уставилась на него в недоумении.
— Как же так, сынок?
— Нет, мам! — он устал повторять одно и то же. — Это маленькая передышка для меня и сына.
— А как же Соня?..
— Ты не поняла… Владимир Кузьмич с тетей Катей тоже не поняли… И Сонька злится до сих пор, прячется от меня.
Спать ночью он не смог, бродил по саду, между грядками на огороде, пробовал лежать в гамаке. Светало рано. Небо сначала стало серо-розовым, потом просто розовым и опять серым, потому что пошел дождь.
Поговорить с Соней на следующий день у него не получилось: она уехала в райцентр выбивать лекарства.
— Она до сих пор сердится? — спросил он тестя.
Владимир Кузьмич перебирал яблоки, готовил их для зимовки. Сколачивал ящики, насыпал в них сухой песок и труху.
— А ты как думаешь? Пожалуй, на этот раз ошибся, зятек, по полной. Ушел, как наказал ее. За что? Воспитывала Пашку одна, если и ошибалась, не со зла. Ошибся ты.
Трофим так не считал хотя бы потому, что увидел сына, и тот не убежал, не сиганул молнией через забор и не спрятался на дереве. Мальчишка сидел потерянный, сникший. На зареванном лице виднелся распухший от слез нос.
— Можно сесть рядом?
Пашка кивнул.
Трофим сел так, чтобы не коснуться его, дать возможность уйти, если тот захочет.
— Как дела? Мама до сих пор с тобой не разговаривает?
Очередной кивок.
— Кажется, мы с тобой товарищи по несчастью — на меня она тоже обиделась. Знаешь, мы все совершаем плохие поступки. Главное — это понять, что ты ошибся, и извиниться. Ты извинялся?
Мальчишка покачал опущенной головой.
— Вот и я — нет. Стыдно. А надо. Мир?
Он протянул Пашке ладонь без ожидания взаимности, но сын ответно протянул маленькую ладонь, которую Трофим осторожно пожал. Это именно то, чего ему так долго не хватало. Если не признания, то и не отторжения. Он пришел домой и долго-долго курил сигарету за сигаретой. С матерью радостью поделился сразу же. Не хватало только его Сони.
Ее не хватало во всем: в утреннем пробуждении, в прогулках по саду и работе. Еда казалась пресной, вернулась бессонница… Бессонница — подходящее слово: без… Сони… Он едва дождался, когда она вернется из райцентра.
Значит, вернулась. И снова не показывалась на глаза, пока сегодня не увидел ее на реке.
— Вы в ссоре? — понял Фролов.
— Заметно?
— Она тебя видела, но тут же отвернулась.
Трофим это видел тоже — как ножом по сердцу.
— Пошли-ка, Витя. Мне поговорить с ней надо.
Они спустились на пляж. Горячий песок обжег босые ноги, забился в складки джинсов. Соня с Зойкой увлеченно болтали и смеялись, отжимая волосы от воды.
Трофим подошел и встал рядом с Соней, кивнул Зойке.
— Привет. Как дела?
— Нормально. Вот, отдыхаем. Жарко днем. И ночью душно. Кто это с тобой?
— Это мой финансовый директор. Витя Фролов.
Фролов тут же полез знакомиться. Соне он тоже пожал руку, аккуратно и вежливо.
— Не знал, что у моего босса такая красивая жена.
