Протянув руку, Сильвестра осторожно погладила сына по голому предплечью, повыше шин и гипсовой повязки.
– С каждым днем будет все легче, Рис. – Ее голос, дрожавший от эмоций, звучал чуть громче шепота. – Все пройдет, и ты поправишься.
Он мрачно смотрел на нее, потом его губы медленно скривились, обнажив зубы в холодном презрительном оскале.
Сильвестра выглядела так, будто ее ударили. Ладонь на руке сына оцепенела. Она была так ошеломлена, что не могла пошевелиться.
– Рис?..
Лицо его выражало дикую ненависть, словно, будь у него силы, он бросился бы на нее, раня, терзая и упиваясь ее болью.
– Рис… – Сильвестра открыла рот, чтобы продолжить, но не нашла слов, отдернула руку и, словно испугавшись, прижала ее к себе.
Лицо его смягчилось, жесткое выражение исчезло, и он весь как-то обмяк.
Мать снова протянула руку – быть может, в знак того, что не обижается.
Рис взглянул на нее, словно оценивая чувства матери, потом поднял руку и ударил ее, отчего шины под повязкой сместились. Очевидно, он ощутил мучительную боль в сломанной руке, потому что лицо его стало пепельно-серым, но взгляда не отвел.
Глаза Сильвестры наполнились слезами; она встала, теперь уже испытывая настоящую физическую боль, хотя и несравнимую с внутренними страданиями, вызванными чувством смятения, обиды и беспомощности. Медленно подойдя к двери, вышла из комнаты.
Губы Риса сложились в удовлетворенную злобную ухмылку; качнув головой, он перевел взгляд на Эстер.
У мисс Лэттерли все похолодело внутри, словно она проглотила кусок льда.
– Это ужасно, – отчетливо выговорила она. – Ты унизил себя.
Рис смотрел на нее, и на лице его проступало смятение и удивление. Этого он от нее не ожидал.
Мисс Лэттерли была слишком возмущена и слишком хорошо знала, как горюет Сильвестра, чтобы выбирать слова. Никогда раньше она не испытывала такого отвращения; чувство жалости смешалось с испугом, и вместе с тем Эстер ощутила нечто такое темное, что даже представить себе не могла.
– Это жестокий и бессмысленный поступок, – продолжала она. – Ты мне отвратителен.
Его глаза гневно сверкнули, а губы снова скривились – словно в ухмылке самоиронии.
Эстер отвернулась.
Она слышала, как Рис ударил рукой по постели. Должно быть, это причинило ему боль, а сломанные кости еще больше сместились. Однако у него не имелось другого способа привлечь внимание, если не считать колокольчика, который он мог уронить. Но колокольчик могли услышать другие, особенно Сильвестра, если она еще не спустилась.
Эстер снова повернулась к нему.
Рис отчаянно пытался заговорить. Голова дергалась, губы шевелились, кадык конвульсивно дрожал. Рис пробовал произнести хоть звук. Ничего не получалось – он только хватал ртом воздух, задыхался, давился и снова хватал.
Подойдя к нему, Эстер обхватила молодого человека рукой и приподняла над подушками, чтобы ему было легче дышать.
– Прекрати! – скомандовала она. – Прекрати! Это не поможет тебе заговорить. Просто медленно дыши! Вдох… выдох! Вдох… выдох! Так-то лучше. Еще. Медленно.
Эстер села, придерживая его, пока дыхание не успокоилось и он смог его контролировать, потом снова опустила на подушки. Она хладнокровно наблюдала за Рисом, пока не увидела слезы у него на щеках и отчаяние в глазах. Казалось, он забыл о своих руках, лежащих на покрывале в погнутых шинах, что вызвало сдвиг сломанных костей. Боль, должно быть, была страшная, и все-таки душевные страдания заглушали физические, так что их он даже не замечал.
Что же, во имя Господа, произошло с ним в Сент-Джайлзе? Какие невыносимые воспоминания так ужасно терзают его?
– Я перебинтую тебе руки, – сказала Эстер уже мягче. – Нельзя их так оставлять. Кости, должно быть, сместились.
Рис моргнул, но никаких знаков несогласия не подал.
– Будет больно, – предупредила она.
Он улыбнулся и слегка фыркнул, резко выдохнув воздух.
Эстер потребовалось почти три четверти часа, чтобы снять повязки с обеих рук, осмотреть сломанные пальцы и посиневшую, опухшую плоть, кожу, изодранную на костяшках, выровнять кости, все время думая о том, какую чудовищную боль она ему причиняет, затем заново наложить шины и обмотать их бинтами. На самом деле Эстер выполняла работу хирурга, и Корриден Уэйд мог рассердиться, что она делает все сама вместо того, чтобы дождаться его прихода. Однако прийти он обещал только завтра, а мисс Лэттерли вполне могла справиться с этим делом. Она уже повидала достаточно переломов и не могла оставить Риса в таком состоянии. Если отправлять посыльного за доктором, его вряд ли найдут; в это время он может быть где угодно – на званом обеде или в театре…
Под конец Рис выбился из сил. Лицо его стало серым от боли, рубаха намокла от пота.
– Я переменю постель, – деловито сказала Эстер. – Так тебе спать нельзя. Потом принесу настой, чтобы ослабить боль; он поможет тебе уснуть. В другой раз дважды подумаешь, прежде чем кого-нибудь ударить.
Кусая губы, Рис посмотрел на нее с удрученным видом, но извинения во взгляде не угадывалось. Понять его без слов было слишком сложно; он не смог бы объясниться даже словами.
Приняв на себя половину его веса, Эстер помогла Рису передвинуться на край кровати; от слабости и боли он едва шевелился. Затем сняла скомканные простыни, запачканные пятнами крови, и постелила чистое белье. Потом помогла ему переменить ночную рубашку и поддерживала, пока он передвигался на середину постели. Накрыв Риса одеялами и расправив их, сказала:
– Я вернусь через несколько минут, принесу настой. Не двигайся, пока я не приду.
Рис послушно кивнул.
Ей потребовалась четверть часа, чтобы приготовить самую сильную дозу лекарства, оставленного доктором Уэйдом. По крайней мере половину ночи он проспит. Увеличение дозы могло убить. Больше Эстер ничего сделать не могла.
Пока Рис пил, она держала кружку и заметила, как он кривит лицо.
– Знаю, что горько, – согласилась Эстер. – Я добавила немного мяты, чтобы отбить вкус горечи.
Он серьезно посмотрел на нее, потом в знак благодарности медленно растянул губы в улыбке. Больше ничего улыбка не выражала – ни жестокости, ни удовлетворения. Он был бессилен что-либо объяснить.
Откинув с его лба волосы, она сказала:
– Доброй ночи. Если понадобится, подай сигнал колокольчиком.
Рис поднял брови.
– Ну конечно, я приду, – пообещала она.
На этот раз улыбка стала шире; потом он внезапно отвернулся, глаза его наполнились слезами.
С горечью понимая, что оставляет его наедине со страхами и тишиной, Эстер тихо вышла. Что ж, лекарство позволит ему хоть немного отдохнуть.
