Фиделис тоже наблюдала за хозяйкой дома, и на ее неправильном лице лежала печать тревоги. Что ей рассказали и о чем она догадывалась, размышляя о той ночи? Есть ли у нее предположения насчет того, зачем Лейтон Дафф направился в Сент-Джайлз?
– Нет, – повторила Эстер, нарушив молчание. – Я думаю, у любого из нас найдутся переживания, который он не сможет выразить во всей их полноте.
Фиделис сдержанно улыбнулась, но в ее глазах мелькнула какая-то тень.
– Самая мудрая вещь, дорогая моя, это прикинуться слепой и не винить слишком уж сильно ни себя, ни других. Вы должны следовать собственным правилам, а не чужим.
Это любопытное высказывание вызвало мимолетное впечатление, что оно имеет скрытый смысл, доступный Сильвестре. Эстер не смогла бы с уверенностью сказать, относилось оно к Рису, Лейтону Даффу или просто являлось общим принципом жизни, приведшим к последним, столь прискорбным, событиям. Как бы там ни было, Фиделис Кинэстон рассчитывала, что Сильвестра ее поймет.
Когда чай остыл, а крошечные сэндвичи были съедены, вернулся Артур Кинэстон, слегка раскрасневшийся, но гораздо менее скованный, чем вначале.
– Как он там? – спросила его мать, опережая Сильвестру.
– Похоже, в хорошем настроении, – поспешно отвечал Артур. Слишком молодой и простодушный, он не умел врать. Его явно потрясло увиденное, но он пытался скрыть это от Сильвестры. – Уверен, что когда все его раны и ушибы заживут, он будет чувствовать себя другим человеком. Рис действительно заинтересовался Бельцони. Ничего, что я пообещал принести ему несколько рисунков?
– Ну конечно! – быстро ответила Сильвестра. – Да-да, конечно, приноси. – Похоже, она испытала облегчение. Наконец-то хоть что-то возвращалось на круги своя и вещи начинали выстраиваться в прежнем, разумном и привычном, порядке.
Поднявшись, Фиделис взяла сына за руку.
– Это было бы очень любезно. А теперь, я думаю, нам нужно дать миссис Дафф возможность отдохнуть. – Повернувшись, она попрощалась с Эстер, потом взглянула на Сильвестру. – Если вам что-нибудь понадобится, дорогая, дайте только знать. Если захочется поговорить, я всегда готова выслушать и потом забыть… выборочно. У меня замечательная способность забывать.
– Как многое мне хотелось бы забыть, – ответила Сильвестра едва слышно. – Но я не умею забывать того, чего не понимаю! Глупо, не так ли? Ведь это, казалось бы, легче всего. Почему Сент-Джайлз? Об этом постоянно спрашивает полиция, а я не могу ответить!
– Возможно, и не ответите никогда, – пожимая плечами, сказала Фиделис. – Ради вашего же блага могу только посоветовать, чтобы вы не строили предположений. – Она легко расцеловала Сильвестру в обе щеки и направилась к двери; Артур шел в нескольких шагах позади.
Эстер предпочла не комментировать, а Сильвестра не стала возвращаться к этому вопросу. Мисс Лэттерли была приглашена из вежливости, и дамы ничего не обязаны были ей рассказывать.
Они обе поднялись посмотреть, пребывает ли Рис все еще в хорошем настроении, как уверял Артур, и нашли его дремлющим, в весьма удовлетворительном для таких повреждений состоянии.
Вечером зашла Эглантина Уэйд. Зная, без сомнения, как тяжело болен Рис, она явилась впервые после похорон, чтобы не доставлять беспокойства. Эстер было интересно посмотреть на сестру доктора Уэйда. Она почему-то надеялась, что Эглантина будет похожа на него – отважная, с развитым воображением, яркая индивидуальность – и, возможно, на Фиделис Кинэстон.
В итоге она оказалась довольно симпатичной, но куда более заурядной особой, и Эстер почувствовала разочарование. Конечно, ожидания ее были неразумны. Почему сестра должна обладать умом и духовной мощью брата? Ее собственный брат, Чарльз, совсем на нее не похож. Он по-своему добр, честен и абсолютно предсказуем.
Когда Сильвестра представила их, Эстер вежливо приветствовала гостью, высматривая в лице мисс Уэйд отблески внутреннего огня, и не увидела ничего подобного. Лишь невыразительный взгляд синих глаз – без всякой мысли и почти без интереса. Даже замечание Сильвестры о ее службе в Крыму не вызвало удивления – только обычную дежурную фразу о заслуживающих уважения героях Балаклавы и Севастополя. Казалось, Эглантина Уэйд даже не слушает по-настоящему.
Сильвестра предложила Эстер, если есть желание, распорядиться вечером по своему усмотрению – сходить куда-нибудь, навестить друзей или родственников. Оливер Рэтбоун как-то говорил Эстер, что если у нее выдастся свободный вечер, то они могли бы вместе поужинать, поэтому еще днем она отослала записку в его контору. Ближе к вечеру получила ответ, что он сочтет за честь, если ему будет позволено прислать за ней экипаж, чтобы они встретились за ужином. Поэтому в семь мисс Лэттерли уже ждала в прихожей, одетая в свое единственное по-настоящему хорошее платье; когда зазвенел колокольчик и Уормби уведомил, что это за ней, Эстер почувствовала, как екнуло сердце.
Вечер выдался студеный – булыжники мостовой обледенели, от лошадей валил пар, клочья тумана вились вокруг фонарных столбов и уплывали удушливыми липкими сгустками. В воздухе висели дым и сажа, закрывающие звезды, и кинжальный ветер пронзал туннели, образуемые стенами высоких домов по обеим сторонам улиц.
Раньше она уже ужинала у Рэтбоуна дома, но всегда в присутствии Монка и всегда с целью выработки общей стратегии по какому-нибудь делу. Несколько раз ее приглашали на обед и в дом отца Оливера на Примроуз-Хилл, но сейчас из приглашения Рэтбоуна она поняла, что ужинать они будут в каком-то заведении – так и полагалось, если на встречу не приглашался кто-то еще.
Кэб остановился возле очень приличной гостиницы; лакей тотчас открыл дверцу и протянул руку, помогая ей выйти из экипажа. Эстер проводили в небольшой обеденный зал, где уже ждал Рэтбоун.
Адвокат, стоявший перед камином, обернулся на звук шагов. Он был в строгом черном костюме и белоснежной рубашке; светлые волосы блестели в огнях люстры. Рэтбоун встретил Эстер улыбкой, а когда она достигла центра зала и дверь за ней закрылась, пошел навстречу и взял ее руки в свои.
На ней было серое с голубым платье строгого покроя, но Эстер знала, что оно сочетается с цветом ее глаз и волевым, умным лицом. Оборки всегда смотрелись на ней нелепо и не годились ни по стилю, ни по характеру.
– Спасибо, что приехали так быстро, – тепло сказал Рэтбоун. – Конечно, это не по-джентльменски – воспользоваться возможностью увидеть вас ради чистого удовольствия, а не в связи с каким-нибудь сложным делом, вашим или моим. Рад сообщить, что все мои текущие дела – простые судебные тяжбы, совсем не требующие никакого расследования.
Эстер не поняла, содержался ли здесь намек на Монка или он просто констатировал, что в этот раз они ужинают вместе только ради встречи друг с другом. Для Рэтбоуна это было весьма серьезное отклонение от правил. Прежде он вел себя крайне осмотрительно и скрытно во всем, что касалось частной жизни.
– И у меня нет трудностей, которые могли бы заинтересовать вас. Боюсь, сейчас их у меня вообще нет! – ответила она с улыбкой и сделала движение, чтобы высвободить руки. Рэтбоун тут же отпустил их и, не спеша подойдя к креслам возле камина, предложил ей одно, а сам уселся в другое.
